Мой большой... Босс
Шрифт:
Сначала все будут надираться, потом смотреть на танцующих девчонок, потом делить тех из них, кто круче раздает авансы, а потом драться.
Это обязательная программа, видела сто раз. Не интересно.
Я лучше дома.
Посижу, попью чай, почитаю. Запишу в дневник все свои переживания за сегодняшний день. Вернее, одно, очень яркое переживание…
Варька смотрит на меня скептически, дует губы.
— Майка, ну хватит уже! Так и просидишь до конца лета у бабки под юбкой? Парни уже ржут над тобой!
Опять пожимаю плечами. Какое мне до этого дело?
— Майкаааа… — Варька прыгает вокруг меня, теребит крашенную челку, — ну пошли-и-и… Там будет Гарик васильевский, прикинь?
Ну и что? Опять пожимаю плечами, занимаюсь делами.
Поднимаю ведро, несу в дом.
Варька топает за мной и ноет.
Я особо не вслушиваюсь. Ее нытье по Гарику из Васильевки, гордому обладателю новенькой, купленной с родительской премии за страду «Явы», я слышу уже второй год. По этому Гарику сохнут все девчонки, из нашей деревни, Васильевки и еще парочки соседских.
Хотя, по моему мнению, там особо не по чему сохнуть. Конечно, парень он видный, про таких говорят: «Первый парень на деревне», но с девушками обращается ужасно. Гуляет, а потом бросает, как надоест. Говорят, от него уже даже кто-то аборт делал. Бр-р-р…
В деревне слухи очень быстро распространяются, тут все на виду… И, по моему мнению, хотеть отношений с таким типом — это поставить на себе жирную печать… Как там бабушка говорит? Шоболды, вот.
После такого только в город…
А там не очень-то ждут молоденьких наивных дурочек. Разве что, в дешевых забегаловках и на трассе.
— Майка! — Варька испробовала все способы и теперь просто повышает голос. Интересно, она тоже считает меня дурочкой? Может, думает, что до меня не доходит с первого раза и надо сказать громче, чтоб услышала? — Ну, пошли-и-и!
Отказываюсь опять.
— Ну и черт с тобой!
Разворачивается, гордо взмахнув хвостом светлых волос, выбегает из дома.
А я продолжаю заниматься домашними делами, которых в деревенском доме всегда много.
Через час приходит бабушка, уже с мазью от тети Мани.
— А у Маньки-то родня приехала! — с порога начинает рассказывать она, и я замираю, вся превратившись в слух, — такой здоровенный мужичара… Нерусский какой-то, что ль… Черный весь, и нос здоровенный. И борода. Не видела, когда заходила?
Отрицательно мотаю головой, прячу взгляд, делая вид, что крайне сильно занята перекладыванием высушенного цвета ромашки в тканевые мешочки.
— Ой, ну и хорошо, — кивает бабушка, — а то уж больно страшенный, а ты у меня пугливая такая… Я и не думала, что у Мани такая родня есть… Городской, говорит, богаты-ы-ы-ый… Мотоцикла у него не наш. Большущий и с таким рулем, знаешь, как рога. Маня говорит, он с какого-то праздника едет, своим ходом. Уже тыщу километров отмотал. К ней переночевать — и дальше, до города. Хотя, до города тут всего пару часов езды, а уж ему-то… И чего приехал? Может, просто отдохнуть? Там уже наши вертихвостки вокруг него хороводятся… Видный мужик, чисто буйвол… Вот только черный, бородища страшная… И взгляд бесовский. Хорошо, что ты его не видела, Майка, а то приснится во сне кошмарище такое…
Я сижу, прикусив губу, и стараюсь сохранить нейтральное выражение лица. Не показать, насколько мне интересно то, что рассказывает бабушка.
А еще старюсь не анализировать свои эмоции, когда она упоминает, что вокруг него уже наши девчонки прыгают.
Мне же это неважно?
Конечно нет.
В голове какой-то глупый сумбур, мешанина из образов, оказывается, волнующих меня с того момента, когда открыла калитку тети Мани и увидела его, обливающегося водой из ведра. Его руки, его мускулы точеные, литые. Его глаза внимательные. Жесткую подушечку большого пальца на моих губах. Запах колодезной воды, перемешанный с бензином и дорожной пылью.
Низ живота начинает тянуть, нежно, томно, непривычно. Сердце стучит так, словно вырваться хочет из груди.
Нет, мне нужен дневник. Обязательно нужен.
Привыкла уже все записывать, все по полочкам раскладывать. Это так выручает, так помогает понять себя, осознать ситуацию, со стороны на нее посмотреть.
Бабушка ложится рано, как и многие в деревне.
А я засиживаюсь за дневником, пишу, вспоминаю, думаю.
Я совсем не планирую как-либо привлекать внимание этого мужчины, уже привлекла, хватит. До конца жизни стыда не оберешься.
Это же надо, увидеть и на ногах не суметь устоять!
Ужас, просто ужас!
Мои самобичевания прерывает телефонный звонок. Варька.
Смотрю на трубку, думаю, брать — не брать… Она могла просто выпить лишнего и попытаться меня опять уговорить гулять. Зачем-то. А может, что-то случилось?
Нажимаю на зеленую клавишу и слышу взволнованный Варькин голос:
— Майка, помоги мне! Черт!
Нажимаю вопрос в сообщении.
— Я тут застряла, не могу выбраться, Майка!!!
Да что случилось?
— Я в канаву свалилась, не выберусь никак! Возле клуба, помнишь? Не хочу никому звонить из девок, они же ржать будут! И на всю деревню растреплют, что я в сточной канаве оказалась! Помоги, Майк!
Вздыхаю. Ну да, я точно никому не трепану.
Отсылаю «ОК», собираюсь потихоньку, чтоб не разбудить бабушку.
Как можно умудриться свалиться в канаву?
Иду по темной деревне в сторону клуба. Окна уже не горят практически ни у кого, все спят. И только в конце улицы слышна музыка. В этот раз что-то из репертуара «Сектора Газа», нежно любимого деревенскими парнями.
Канава должна быть справа, сворачиваю туда, прохожу по тропинке, подсвечивая себе фонариком на телефоне, прислушиваюсь.
Ступаю я громко, Варька точно услышит. И подаст голос.
Ничего не видно и не слышно. Сдаюсь и набираю ей, надеясь, что телефон не на вибро, а на звуке.
И точно, звук доносится откуда-то сбоку, но не со стороны канавы, а со стороны клуба.
Выбралась уже, что ли? А почему не позвонила тогда?
Иду на звонок и выворачиваю прямиком на наше самое дурацкое место: небольшой пустырь и две лавочки, стоящие друг напротив друга.