Мой брат, мой враг
Шрифт:
Кажется, все. В этом доме осталась его дорогая посуда, его видеомагнитофон, кое-что из зимних вещей, но он, конечно же, сюда вернется. И тогда Дойник расплатится за предательство, а этот белобрысый – за хамство. Неужели он и вправду может выстрелить? Неплохо было бы найти с ним общий язык. Бог с ним, с хамством.
– Я готов. Что дальше?
– Дальше – деньги за билет.
– Двадцать рублей?
– Да, двадцать.
Аслану не хотелось вытаскивать кошелек, светить деньгами, хотя эти визитеры, кажется, не похожи на примитивных грабителей. Но береженого
– Аня, я тебя прошу: успокойся и расплатись с молодыми людьми.
Женщина поднялась с пола, все еще со страхом глядя на гостей, поскользила вдоль стены в прихожую, вернулась с деньгами. Взял их Сиротка.
Аслан вопросительно посмотрел на Бильбао.
– Теперь мы спускаемся вниз, где нас ждет машина, – сказал тот. – И едем на вокзал.
Бильбао и Коленька стояли у маленького стихийного базарчика, расположенного под огромными тенистыми деревьями. Здесь прямо на асфальте стояли картонные коробки, а на них располагался товар: соленые огурцы, виноград, вяленая рыба… Бильбао пил пиво, а Коленька жевал таранку, поскольку пива терпеть не мог, и докладывал о деле.
– Наших ребят, как ты знаешь, Сиротка мало собрал: все так срочно решалось, что многие просто не готовы были выехать. Дойник помог. Чеха дал, у того есть толковые пять-шесть человек. Но главное – сообщил точные адреса людей Аслана.
– Никто из них не дергался?
Коленька поднял стоящий у ног дипломат, щелкнул замками, чуть приоткрыл:
– Смотри сюда. Трофеи.
В дипломате лежали две финки и пистолет.
– Мы этих гордых горцев тепленькими навещали, в кроватях, – продолжил Коленька. – Сопротивления от них никакого не было. И потом, они чувствуют силу, когда в стае, а поодиночке…
Оба посмотрели туда, где у средних вагонов состава гужевалась необычно большая толпа отъезжавших и провожавших. Вели здесь себя тоже не совсем обычно: никакого пьяного веселья, никаких криков и рукопожатий. Действо скорее напоминало картинку из конвойной жизни, когда солдаты усаживают в столыпинские вагоны зэков.
– Бузить люди Аслана не начнут? – спросил Бильбао.
– Это вряд ли, они еще не отошли от шока. И еще я попросил, чтоб пацаны не давали им возможности общаться между собой. За это Сиротка отвечает, а он вроде дело знает. А потом, до отправления осталось всего пятнадцать минут.
Бильбао тут же нашел взглядом в толпе брата, усмехнулся, вспомнив, как тот очень даже к месту брякнул при Аслане о пистолете. Пистолета, конечно же, у Бильбао не было, и Сиротка это отлично знал… Рядом с братом и сейчас стоит Аслан, он о чем-то упрашивает Сиротку и выглядит даже бледнее, чем на квартире.
– Кажется, проблемы, – сказал Бильбао. – Послушаем?
Аслан, увидев подходившего Бильбао, сам сделал несколько шагов ему навстречу.
– Послушай, Калганов, я со многим уже согласился и смирился… Только я не могу уехать без паспорта, понимаешь? Деньги – черт с ними, но пусть твои люди хотя бы паспорт отдадут!
Бильбао взглянул на Сиротку:
– Кому понадобился его паспорт?
Тот пожал плечами.
Ответил
– У меня во внутреннем кармане, вот здесь, были кошелек и документы.
– Кошелек не пустой?
– Нет, конечно.
– А почему же ты заставил женщину за тебя расплачиваться, когда мы тебе билет вручали?
Лицо Аслана налилось краской.
– Я не хотел при вас… В общем, дело не в деньгах, я готов все их тебе отдать, но документы…
– Наши это не сделали бы, – тихо сказал Коленька. – Сейчас я с Чехом побеседую.
За пару минут до отправки поезда он вернулся и протянул Бильбао паспорт в кожаном переплете и тугой кошелек. Аслан выглядел изумленным. Взял он только паспорт:
– Я хозяин слова. И потом, – он болезненно улыбнулся, – ты поиздержался сегодня, да? Такое дело прокрутить… Считай это премией от проигравшей стороны. Когда мы еще встретимся…
– Думаешь все-таки вернуться? – спросил Бильбао. – Не надо.
– Когда мы встретимся…
Состав дернулся, Аслан не договорил фразу, тяжело стал подниматься по ступенькам вагона. На верхней ступеньке оглянулся, остановил холодный взгляд на Бильбао. Но ничего больше не сказал.
Бильбао протянул кошелек Сиротке:
– Раздай всем, поровну. Кто стащил?
Ответил Коленька:
– Нашего нового друга работа. Лукаша помнишь? Который вчера нас на Дойника вывел? Я только сказал Чеху, что Бильбао не простит того, кто кавказца обокрал, как Лукаш и нарисовался. Профессионал, срок за кражи мотал, но без лишних слов все отдал. Видно, понял, что мы бы его, конечно, все равно вычислили, поскольку возле отъезжающих только свои были. Однако суть в другом. Как он только твое имя услышал, так и раскололся сразу. Уловил?
– Что я должен уловить?
– А то: популярным становишься. Тебя уже не только все женщины Советского Союза знают, но и другие категории населения.
– Это хорошо или плохо?
– А черт его знает! Да, тебя Дойник ждет, на автостоянке. Он тебя домой и отвезет. Так что бывай, мы на автобус потопали.
– Мне его машина до лампочки, я с вами поеду.
– Нет. Он ведь поговорить с тобой хочет. Мужик проблем боится. Я бы согласился с его предложением. Во всяком случае, не спеши говорить «нет».
– С каким предложением?
– Да сам узнаешь. Мы успели с ним перекинуться парой слов.
Павел Павлович стоял у машины и курил сигарету.
– Сигары закончились? – спросил Бильбао, усаживаясь на заднее сиденье.
– А…
Он сделал еще две глубокие затяжки, не столько стараясь докурить сигарету до фильтра, сколько еще раз прикидывая, стоит ли говорить Калганову все или изложить только суть. Все – это разговор со Стариковым. Он не мог не поведать бывшему шефу о происшедшем, не мог не попросить у него совета и помощи. Стариков был краток: «Рынок – твоя собственная самодеятельность, я к этой авантюре отношения не имею и иметь не хочу. Сам в дерьмо вляпался, сам и выбирайся. На меня – никаких ссылок». А он, Дойник, в душе рассчитывал, что при помощи связей бывшего райкомовца попадет под защиту милиции…