Мой брат якудза
Шрифт:
Когда я уже стану боссом? У меня есть пятнадцать младших братьев. В основном корейцы, которые готовы умереть за меня. У меня есть все что моей душе угодно. Трое моих ребят сидят в тюрьме из-за тупых уличных разборок. Они еще совсем молодые и не готовы к жизни за решеткой. Надо провести года три-четыре на улицах, чтобы выжить в неволе.
Подозвал я как-то одного из своих пацанов, корейца по имени Ли, он вообще ни хрена не боится, и сказал ему: «Мы идем на большое дело. Возьми номер телефона, встретишься с этим человеком, и он скажет тебе, что делать. И запомни, я тебе ничего не говорил».
Раз
Аники был козлом, он был неважным боссом. У него глаза блестели, как у больной собаки, а это плохо. Эти придурки должны понять, что теперь все будет по-другому. Когда я стану боссом, катаги от меня еще получат.
Меня назначают временным боссом. Быстрая церемония сакадзуки, на которой присутствуют только пять-шесть человек из семьи, без банкета. Куда же провалилась эта Акико? Сожгу ее к чертям, когда найду. Сейчас мои владения — это восточная часть увеселительного района Сакарибы на Акабане. За два дня здесь было убито двое китайцев, двое наших из якудза и один катаги. Жалко, что пострадал катаги. Китайцы сделали с нашими такое, чего я еще не видел. У них есть чему поучиться. «Змеиная голова» — это очень крутой враг. У них нет никаких заморочек с гири и прочей херней, они тренируются убивать на кошках. Китайцы — это крутой враг! Но их надо уничтожить, поэтому я и приказал выкрасть подружку одного китайского козла.
На днях получил послание. Мне велено отпустить подружку китайца, если я не хочу получить в подарок левое ухо женщины. Ухо с бородавкой. Я сразу понял, кому оно принадлежит. Пришлось уступить.
В голове все перемешалось. Корейцы от меня уходят. В изакая говорят, что у меня крыша поехала. Иду по улице, но на меня никто не смотрит. Уже год как я подсел на сябу. Целый год. Какой из меня босс теперь? Сябу означает конец для любого бизнеса. На улицах какой-то бардак, все не так, как раньше. И куда эта Акико свалила?
Получаю красную карточку. Не понимаю, что там написано, но мне на это наплевать. Лежу здесь, между деревьев, у озера в парке Уэно, вокруг растут огромные лотосы. Моюсь в туалете. Мужики мне показывают, где достать картонные коробки, чтобы в них спать. Они учат меня стирать одежду в озере, учат, где можно достать объедки, как правильно сгибать картон, как спрятать его от дождя. И как пробраться на станцию Уэно, когда настанет зима. Где же мне взять денег? Бутылка сябу стоит целых две тысячи иен.
Мы зарабатываем разными способами. Тецуя, например, занимается не только мацури. Он работает и в городе. Там у него много дел. И еще у него есть своя должность в семье — руководить молодыми. Да, мы вкладываем в молодежь, воспитываем их, учим вежливости, объясняем, как делать бизнес, как зарабатывать деньги. Чем еще мы занимаемся? Множеством разных вещей. Мы руководим миром проституции и игорным бизнесом. Когда-то мы этим не занимались. Этим занимались люди из бакуто — азартные игроки. Они не вмешивались в наши дела, а мы не вмешивались в азартные игры. Но сейчас они участвуют в нашем бизнесе, а мы в их. Как говорится, современная экономика. Мы прочно обосновались в игорном бизнесе десять лет назад. Японцы любят азартные игры, и мы предоставляем им возможность играть.
1990
Через три года после начала моего исследования один знакомый из посольства Японии в Израиле посоветовал мне сообщить полиции Японии о моем исследовании, чтобы избежать «недопониманий».
Я отправился в токийский штаб полиции. Меня принял младший по званию служащий и спросил, по какому я делу. Я сказал ему:
— Я профессор Токийского университета, и я исследую якудза.
— ?
Кажется, он не верит. Спрашивает:
— Вы собираете материалы из газет?
— Нет. Я общаюсь с семьей, которая меня усыновила.
— Семьей якудза?
— Да.
— А какой, если не секрет?
— С семьей Кёкусин-кай, Окава-кай. Босс Хироаки Окава усыновил меня около года назад, — говорю я.
Молчание. Человек извиняется и выходит из комнаты. Через пять минут он возвращается с офицером, старше его по званию, который задает мне те же вопросы, почти слово в слово. Я повторяю свои ответы. Человек извиняется и выходит. Через несколько минут он возвращается с другим офицером, старшим по званию, и они вновь выходят, и, наконец, заходит главный офицер, господин Оба, занимающийся делами якудза в префектуре Токио. Он, криво улыбаясь, заявляет, что знает босса Окаву лично и что Окава — особенный человек. Я с ним соглашаюсь.
Он интересуется, как мне удалось познакомиться с Окавой. Я рассказываю. Полицейский удивленно поднимает брови и говорит:
— Очень тяжело добиться встречи с боссом Окавой.
Я говорю:
— Я знаю. Мне было тяжело.
Он говорит:
— Вы знаете, вам нужно быть осторожным. Кёкусин-кай — это одна из самых страшных и жестоких семей в Токио.
— Я осторожен — и тем не менее не чувствую опасности. Я под охраной Окавы, и никакая опасность мне не грозит.
— Будьте осторожны, сэнсэй, это плохие люди.
— Есть среди них и плохие, и хорошие, — говорю я. — Я общаюсь с ними уже не первый год, и опасаюсь их не больше, чем бандитов на улицах Тель-Авива.
— До сегодняшнего дня я не слышал ни о ком, кто хотел бы изучать якудза. Ни среди японцев, ни среди иностранцев. Те немногие японцы, которые пробовали, потерпели поражение. Их не пускают в семью.
— Мне известно обо всех попытках. Они потерпели поражение, потому что они — японцы. У меня получилось, быть может, потому, что я — иностранец. А быть может, потому, что у меня завязались хорошие и доверительные отношения с боссом Окавой. Как вы правильно заметили, он особенный человек.