Мой брат Юрий
Шрифт:
Мама, в свою очередь, о своем рассказывала. О том, что осталась одна с Юрой и Бориской на руках: Валентин с Зоей скитаются бог весть где, Алексея Ивановича в армию призвали. Хорошо, хоть служить выпало поблизости — в Гжатске...
В ту ночь, казалось, слезам и сбивчивым рассказам конца-краю не будет. Первой тетя Надя опомнилась.
— Да что это мы, бабы, разнылись? — прикрикнула сердито.— Вот какие страсти перенесли, а в живых остались. Главное — живы! Чего ж плакаться теперь? Были бы кости, а мясо нарастет...
Когда, через малое
— Приезжайте, ребятки, погостить в Клязьму. Там у вас сестрица и братец двоюродные, Надя и Володя. Подружитесь с ними.
Борис не ответил тетке — укрылся за спиной брата, промолчал, а Юра пообещал:
— Приедем. Выберем время и приедем. Я еще ни разу ни у кого не гостил.
Он будет частым гостем в доме Марии Тимофеевны, но много позже, когда станет учащимся Люберецкого ремесленного. И об этом речь впереди.
ГЛАВА 14
В преддверии победы
Три восклицательных
« Кукареку-у-у!»
Юра замедлил шаг, прислушался.
— В школу опоздаем,— поторопил Володя Орловский.
— Погоди! Слышишь, опять кричит.
— Да это балуется кто-то. Фрицы всех петухов слопали.
Но, громко захлопав крыльями, он вдруг взлетел на плетень поблизости от ребят, самый настоящий, взаправдашний петух в ярко-оранжевых перьях, со шпорами на ногах, с прозрачным обмороженным гребнем. Цепко покачиваясь на плетне, поднял голову к яркому весеннему солнцу и, ошалев от обилия света и тепла, снова провозгласил торжествующе:
« Ку-ка-ре-кууу!»
«С добрым утром!» — значит.
— Пойдем, Юрка. А то влетит.
— Здравствуйте, ребята,— окликнули их сзади. Обернулись на знакомый голос. Ксения Герасимовна, учительница.
— Здрассте...
— Не насмотритесь? — Ксения Герасимовна тоже приостановилась.— И как же ты выжил, Петенька, чудачек рыжий? Один на все Клушино. Чудо какое-то... А знаете, что он сказал вам, ребята? Не знаете? А он вот что сказал:
Дети, в школу собирайтесь,Петушок пропел давно...Очень весело была настроена сегодня Ксения Герасимовна, и ребятам почему-то вдруг захотелось быстрее сесть за парту, открыть учебники, взять в руки карандаши. Сбив шапки на затылок, торопливо пошли в гору. А голосистый петух, радуясь тому, что уцелел, что идет весна, все кричал и кричал им вслед свое озорное: «Кукареку! Кукареку!..»
С октября сорок первого, толком не успев привыкнуть к школе, отвыкали они от нее. И сейчас в одном помещении собрались сразу все классы: с первого по четвертый. Мальчишки и девчонки, притихшие, расселись за партами.
— Пока вот так и будем заниматься, все вместе,— сказала Ксения Герасимовна.— Вас много, а я одна, и к тому же война еще не кончилась, и школу топить нам нечем. Так вот и будем заниматься — теплее так, и никому не обидно.
Ребята смотрели на учительницу и видели, как заметно постарела она за эти два года: горькие складки обозначились у рта, пряди волос поседели.
— Поднимите руки, у кого есть учебники, тетради...
Несколько рук взметнулись над партами.
— Две... четыре... шесть... Негусто,— вздохнула учительница.
За партой нерешительно поднялся Володя Орловский:
— Ксения Герасимовна, мне один боец книжку оставил. Можно, я по ней буду учиться?
— Ну-ка, покажи. «Боевой устав пехоты»... Но это же не учебник, Володя.
— У меня тоже такая есть,— похвалился Юра.
— И у меня... И я принес...— зашумели ребята.
— Вот как! — улыбнулась Ксения Герасимовна.— Тогда возьмем их, как говорится, на вооружение. Буквы и слова в уставе наши, советские, а для нас сейчас главное — научиться читать и писать. Буду задавать вам из устава.
Потом Ксения Герасимовна допытывалась, откуда ребята достали столько уставов. Объяснилось все очень просто: целую стопку этих пухлых книжечек ребята обнаружили в избе, где временно размещался штаб нашей части. Часть ушла на запад, кто-то из офицеров, по всей вероятности, забыл или посчитал ненужным тащить в трудную дорогу эти наставления. Ребята разобрали их по домам. А Володе Орловскому, точно, солдат-постоялец подарил устав.
...Вечером Юра сидел за столом и что-то сосредоточенно мастерил. Мама заглянула из-за спины, перепугалась: на столе поблескивали разряженные винтовочные обоймы, а Юра клещами вытаскивал из патронов пули. Ловко и быстро у него это получалось: р-раз — и готово, и порох аккуратно ссыпал на тряпочку.
— Ты убьешь себя. Перестань сейчас же!
— Не, мам, не бойся, это не разрывные — обыкновенные. Разрывные — те нельзя.
— Брось, Юрка, тебе сказано.
Юра смахнул капли пота со лба, деловито объяснил:
— Понимаешь, мам, это вместо палочек для счету. Мы все так делаем. Я девяносто штук пустых гильз набрал, а еще десяти не хватило. Спасибо Володьке — выручил.
Позже при свете коптилки он выполнял домашнее задание по письму: высунув кончик языка от усердия, на листе газетной бумаги по тусклым печатным строкам чернилами, настоянными на саже, выводил крупно: «Красная Армия — самая сильная армия. Мы победим».
— Хорошо я написал, мам?
Мама долго вглядывалась в каракули, вздохнула, погладила Юру по голове:
— Хорошо, сынок.
— Нет, не так надо.— Он схватился за ручку...
— Юра Гагарин,— спросила на следующий день учительница,— почему ты в последнем предложении поставил три восклицательных знака?
Юра поднялся за партой:
— Чтобы наши скорее фашистов разбили.
Ксения Герасимовна улыбнулась:
— Ну, хорошо. Тогда помоги мне карту повесить. Сейчас я вам покажу и расскажу, где бьет врага Красная Армия.