Мой домовой — сводник
Шрифт:
Я уже ничего не пыталась. Я приняла его правила. Если не гладить этого кота против шерсти, он очень даже милый. И если не забираться с ним под одно одеяло, когда под боком ребенок. А если забираться, то… Я закрыла глаза, пытаясь не чувствовать ухом его ухо — почему не существует двуспальных подушек?
Мы лежали тихо, едва дыша. Глеб по обыкновению обнимал меня и жарко дышал в спину. Виктор приподнялся и осторожно снял с моего бедра руку сына: видимо, малыш наконец уснул. Затем вернулся на подушку, но его рука тут же пролезла
— О чем ты сейчас думаешь? — спросил Виктор, осторожно касаясь губами моей щеки.
Я судорожно сглотнула, борясь с желанием повернуть к нему голову и найти губы.
— Лучше скажи, о чем думаешь ты?
Он едва слышно усмехнулся.
— О том же, о чем и ты. Что завтра этот диван будет наш, и я наконец-то смогу проверить его характеристики на собственном опыте.
Я сумела его ущипнуть, но тут же задохнулась от поцелуя. Виктор навалился на меня и вдавил голову в подушку.
— Не провоцируй меня, кошка, а то я сейчас сгоню Чихуню с его законного места… И мне будет потом очень стыдно… Но это будет потом.
Я сжала его лицо дрожащими ладонями:
— В той комнате живет не только кот…
— Я знаю, — голос Виктора перешел на сиплый шепот. — В детстве я тоже его видел временами. Сейчас, видимо, совсем ослеп. Спи, пожалуйста, а завтра я снова запру комнату на ключ. Домовой сделал свое дело. Ты — моя. Пусть посидит взаперти, покуда Глеб не подрастет.
— To есть ты не сделал ничего, чтобы завоевать меня?
— Я? Конечно, ничего. Ты сама пришла в эту квартиру. Если уж кто еще и виноват в этом, так это кот…
— To есть ты снимаешь с себя полную ответственность за наше знакомство?
— Снимаю… — Виктор снова поцеловал меня и, не убирая губ от моих губ, прошептал: — За наше знакомство я не собираюсь нести никакой ответственности. Мне хватит ответственности за наше будущее. Так что спи, ведьма, мне завтра на работу… Теперь у меня в семье добавился еще один рот… Самый сладкий, от которого невозможно оторваться.
Он снова поцеловал, и я снова ответила на его поцелуй, теряя последние капли ответственности за последствия… Что там Арина говорила про детей? Что они спят очень крепко…
— Я знаю, что это неправильно, но я не могу остановиться…
Виктор мог этого и не говорить, я была такой же неправильной, как и он… И мой стыд, как и мое желание, не мог скрыть светлый сумрак приближающихся белых ночей.
— Да чтоб тебя!
Виктор вытянул из-под меня руку и замахнулся на Чихуню, но тот удержался на его спине, намертво вцепившись когтями в футболку. Несчастному пришлось падать на пол вместе с котом.
— Ты, тварь, для себя ее, что ли, приволок сюда?! — Виктор держал серого монстра под передние лапы прямо над своей головой. — Я мало от тебя плачу, мало?
Наконец он отпустил кота, отыскал в одеяле боксеры и уже полностью одетым опустился на подушку.
— Кот прав. Не помнишь, кто в нашей семье говорил про терпение?
— Не помню, — ответила я, ища на ощупь пижамные шорты.
— Наверное, кот и говорил, — усмехнулся Виктор.
Я отвернулась лицом к Глебу. Виктор прижался спиной к моей спине и, отыскав своей пяткой мою, затих. Через много-много минут я услышала тихое: — Спокойной ночи, любимая.
Надеялся, видать, что я уже уснула. Но я не спала еще целых полчаса, улыбаясь в серость зарождающихся питерских белых ночей — в их разгар, надеюсь, мы сможем уже говорить о наших чувствах в открытую.
Глава 49: Просто трус и водонестойкая тушь
В садике я еле оторвала от себя Глеба. Возможно, у меня бы и не получилось этого сделать, не скажи вдруг воспитательница за его спиной:
— Маме нужно на работу. Иди ко мне, пожалуйста.
Видимо, новенькая. Ни младший, ни старший Веселкин никак не исправили ее. Глеб покорно протянул девушке руку. Слез не было, он держал меня подле себя больше из принципа.
— Мама вечером за тобой придет, — продолжала воспитательница, не понимая, что на самом деле говорит немного иную правду.
Мама не придет. Приедет дядя Аркаша и отвезет Рыжика к маме. Он уже это знал, но не выказал ни радости, ни горя по этому поводу. Больно было мне. Хотя Виктор тоже вышел из дверей садика, как в воду опущенный. Я хотела протянуть ему руку и сказать, что все будет хорошо, но он опередил мое желание, стиснул мне пальцы и сказал:
— Думаешь, нормально будет предложить забрать его на Девятое мая? Если, конечно, — добавил он тут же, не знаю, что прочитав в моем взгляде, — ты не против?
— Я не против. Я привыкла к нему.
И это правда. Без него как-то странно было стоять рядом с Виктором, словно Глеб играл роль соединяющей веревочки.
— Я тоже привык к нему, — сказал Виктор и распахнул для меня дверь машины. — Какая глупая жизнь…
Он шарахнул дверью, точно ставил три восклицательных знака. Бедный!
— А, может, я просто трус, — изрек он, сев за руль, как бы продолжая прерванную фразу. — Я боюсь остаться с тобой наедине. Я не знаю, как себя вести. У меня честно совершенно нет никакого опыта в отношениях с женщиной.
Я начала пристегиваться, и он удержал мою руку на замке.
— Ира, я сейчас серьезно. У меня даже не было первой любви. Костров подсунул мне девку, намного старше меня, типа чтобы у меня не играли гормоны и не мешали учебе. А потом я понял одну очень неприятную вещь: чтобы получить тело женщины, совсем необязательно признаваться ей в любви и вообще чего-то там к ней чувствовать. И я ничего не чувствовал, — он так вдавил в железо мою руку, что мне показалось, оно прошило ладонь насквозь, меня аж в жар бросило. — Не чувствовал ровно до встречи с тобой. Воспринимай это как признание в любви, если хочешь.