Мой друг – Олег Даль. Между жизнью и смертью
Шрифт:
Москва, 28 января 1994 г.
Лариса Виккел
Светлоглазая добрая злость
С Олегом мы встретились, когда были очень-очень молодыми. Смотришь на его фотографию 1962 года – совсем мальчик! А ведь я была помладше него, у нас разница – год.
Он – из театрального училища. Я – из ВГИКа. И хотя каждый любил свое, ВГИК тогда котировался выше, чем другие актерские школы. И не потому, что это действительно было лучше. Просто считалось,
Путь моего попадания в съемочную группу фильма «Человек, который сомневается» был очень простой. Мою маму должна была играть Люба Соколова. И она сказала:
– Есть только одна девочка, которая точно сможет… Мы с ней уже работали: она – дочка, я – мама. И она железно должна здесь быть. Это Лариса Виккел. И больше – никто…
Таким образом я в эту работу и пришла.
Но Любочка – человек своеобразный, с режиссером она потом быстро «разошлась во мнениях» и ушла со съемок. А я осталась. Маму же мою играла Нина Меньшикова.
Начались съемки и наша работа с Олегом. Подошла к нему в первый раз, в лицо посмотрела: глаза – абсолютно светлые! И человек – такой светлый-светлый!..
Прежде я не знала о его люблинском дворовом детстве – а это, безусловно, глубокий отпечаток на жизни такого человека. Но иногда он при мне бывал в таком настроении – ну, очень злой! Я говорила:
– Олег, ну зачем ты?.. Ты на себя посмотри!.. Ты тонкий, стройный и с такими… глазами!.. И ты – злой? Ты же до-о-брый!..
– Нет! И не делай из меня «доброго»!! Я – злой!!!
Как мне кажется, он в себе это даже культивировал, накручивал. У каждого в глубине души что-то есть. А у него было это. И в работе, и до работы, и после – он был «злым». Вероятно, на съемках это ему помогало.
… А последняя наша с ним встреча была на «Мосфильме», в самом начале июля 1980 года. Обед в съемочных группах объявляют приблизительно в одинаковое время. И мы с ним встретились просто в столовой, внизу корпуса. Я подошла к нему:
– Слушай, я тебя не видела тыщу лет! Ты как живешь-то? Олежка, как ты живешь?
И он неторопливо ответил вот что:
– Ларис, во-первых, я тебе должен сказать… Я сейчас – не пью. И знаешь, я что заметил… Что это очень многих раздражает… Потому что, когда я выпивал, я был как все! Я был – как они… И они меня могли уничтожать каждый день!.. (Скулы заходили. Стал цедить слова сквозь стиснутые зубы, «отбивая» их носком ботинка об пол. Мне сразу вспомнилась его юношеская «злость».) И вдруг я для себя решил… Мне просто стало очень обидно: почему они имеют право из-за этого дела надо мной измываться?.. (А я понимаю, что люди тоже разные есть… А если ты в чем-то виноват, то в следующем ты – не уступишь! Это как каждая купля-продажа.) Но зато теперь… Я над ними измываюсь… И, ты знаешь, теперь я себя чувствую – ну, совершенно независимым. Потому что раньше зависел только от этого…
Это был наш последний с ним разговор. И я как-то очень за него порадовалась: что ему теперь действительно хорошо…
А когда через восемь месяцев с ним все случилось… В общем, это было ужасно, конечно… Ребята до сих пор говорят о том, что он как раз позволил себе то, чего ему нельзя было.
Такой вот сюжет…
Роль у меня в картине была почище далевской – «покойница»! Дело в том, что моя героиня – Таня Курилова – убита еще до начала фильма своим другом, любимым, почти женихом – Борей Дуленко. Так все думают. На самом деле, он меня, конечно, не убивал, но несправедливо, ужасно, страшно осужден к расстрелу.
Пока идет повторное расследование обстоятельств этого уголовного дела, Таня продолжает «жить» в воспоминаниях Бориса, в расчетах-размышлениях следователей, в показаниях свидетелей. Такая вот задача молодой актрисе…
Соавторы Аграновича придумали всевозможные ходы с наплывами, и у меня «продлилась линия жизни»: во множестве немых проходов с Олегом по городским улицам. Не было бы этого – мы бы с ним еще меньше встречались в работе.
Зиму мы снимали под Звенигородом, а лето – в Ярославле. Самое смешное, что зимой, ходя в летнем платье, костюме и туфлях при двадцати градусах мороза, мы не простудились. А летом, когда снимался павильон на «Мосфильме», мы такие были простуженные оба – ну, просто невозможно…
Поскольку всей этой «наплывной» идеи изначально в сценарии не было, все, что из нее рождалось – сплошной экспромт. В связи с Олегом это обстоятельство важно по двум причинам.
Во-первых, в кадре он очень много шутил по поводу нашей молодости и всего прочего. Заведомо зная, что это не будет озвучено (что и произошло!). А если будет, то другим текстом. Из этого родилась картина безмятежно счастливого героя Олега на экране, что для «кинематографического» Даля – редкость.
Кроме того, мне кажется, что у него самого не было личного благополучия. И в кино он в этом плане человек – очень одинокий. В какой роли вы можете увидеть Даля счастливым в любви, счастливым в семье? Я, например, такой и не припомню. А ведь только на экране он сыграл их не один десяток!
В нашем фильме был один из нечастых случаев его актерской и личной жизни, когда Олег наслаждался и идеей, и возможностью, и моментом личной гармонии. Честное слово!..
Работа эта у Олега – хорошая. Да и картина неплохая. Там заложено проблем – больше, тоньше, глубже, чем в «Покаянии» Абуладзе. Мне кажется, то, что в «Покаянии», – рано или поздно отомрет. А история Бори Дуленко, рассказанная Аграновичем и Далем, актуальна и сегодня. И еще не известно, как долго будет актуальна в России.
Если говорить конкретно об Олеге, то я считаю, что он на себе вытащил этого героя. Сделать роль чисто технически могли многие. Но его «попадание в нерв» – это было идеально. Сегодня я даже не представляю, кто бы это сыграл лучше, чем он? Со всей его внешностью, со всеми данными, со всеми странностями…
То, что он был человек очень нервный, возбудимый, сразу «отдающий, выплескивающий», – это безусловно. Когда звучит расхожая фраза: «Только ты меня не трогай, а то я сейчас тебе…» – это и про него.