Мой друг Жабыч
Шрифт:
«Тобиас, когда рядом с тобой Жабыч, – голос звучал торжественно и клятвенно, не поверить ему было невозможно, – ничего ужасного с тобой не случится».
«Но я тебя не вижу!» – запаниковал я не на шутку.
Послышался снова легкий смех, расслабивший меня. Захотелось также улыбнуться, настолько проникся доверием к незнакомому другу.
«Просто знай – я с тобой! Давай, к свету!»
«Ты точно будешь рядом?» – с боязнью напоследок переспросил я.
Ответ последовал мгновенно.
«Обещаю!»
Потом было странное чувство,
– Мой сын человек, а не особь мужского пола!
Жабыч позже шепнул на ушко:
«Ты осчастливил своих родителей».
Я в пеленках озадаченно уставился в потолок.
«Если бы я не родился?»
Жабыч задумался.
«Дом живет, дышит, пока по его ступенькам бегают детские ножки», – ответил он, чуть помедлив.
«Почему какая – то тётя в белом халате назвала меня моллюском?»
Жабыч хмыкнул.
«Ты родился всего два восемьсот, – объяснил он. – Я бы тебя назвал глистом».
«Это еще почему?» – мое возмущение было беспредельным.
«Ты родился ростом в пятьдесят восемь сантиметров. Для моллюска много, а для глиста длина как раз подходящая», – Жабыч заразительно рассмеялся.
«Смейся, сколько угодно, – обиделся я. – Для своих родителей я всегда буду солнышком и Нежданчиком».
«Это верно», – вынужденно согласился Жабыч.
2
Жабыч уверял, что познавать жизнь я начну только с пяти лет.
«Что до этого я делал?!»
«Выживал».
Ответ поставил меня в тупик. Смысл слова «выживал» был неясен.
«Как это?»
«Ты семимесячный», – наставительный тон Жабыча раздражал.
Меня и без него есть кому поучать. Мама: игрушки собери, руки перед едой помой, зубки утром и вечером почисти. Еще надо обязательно кашу в садике кушать.
Папа: с девочками в садике вести себя прилично. Маму слушаться, потому что женщины – сложный механизм, который лучше не портить, настроить очень сложно.
Бабушка, заставляя съесть нелюбимый суп, постоянно приговаривала:
– Нежданчик – благовоспитанный мальчик и съест большую тарелку супа. Бабушка очень старалась.
Как после таких слов не выполнить ее просьбу. Бабушка бы обиделась. Она же специально суп приготовила, чтобы он промыл кишки в моем животе, будто они у меня засоряются. Еще терпеть не могу молоко, но меня заставляют его пить. Странное чувство, что, пока бабушка его наливает мне в стакан, оно киснет, поэтому я его не люблю.
Иногда хотелось ненавязчиво напомнить бабушке, что я – Тобиас, а не какой – то «Нежданчик», но, глядя на ее счастливое, одухотворенное и морщинистое лицо, чувствовал – лучше промолчать.
Жабыч прав: «Людей, которых любишь, нельзя расстраивать». И потом, лучше быть Нежданчиком, чем лоботрясом – не обидное, но чудное слово бабули. Зачем его взрослые постоянно употребляют? Жабыч утверждает, что от большой любви.
Нет, я чувствовал: родители меня любят. Мама каждый вечер садилась на мою кровать, нежно обнимала и шептала, что я лучший ребенок на свете, после чего целовала. Приятно и от поцелуя, и от того, что я лучший ребенок на свете. Папа также целовал и говорил, что я его Тобичелли. Бабушка целовала и крестила на ночь.
Пока только один Жабыч ни разу не сказал, что любит меня, только умничал и поучал.
«Почему бабушка любит заявлять: – Нежданчик у нас живучий!»
Жабычу не всегда нравились мои вопросы, но я потребовал ответ. Так нечестно.
Он сам как – то сказал, что его миссия (опять непонятное словечко) – отвечать на мои вопросы, какие бы они ни были.
Вчера хотел узнать, почему мне снятся сны. Жабыч долго не мог доступно объяснить, и все же, как ему показалось, просветил: Сны – это параллельный мир. Они опасны. После чего вопросов стало еще больше.
«Мне теперь не спать?»
Жабыч растерялся, начал мямлить туманное, что сны могут меня заманить к себе и не отпустить. Я никак не мог уяснить, к чему Жабыч клонит, от чего хочет меня обезопасить? От снов?!
«Мне нравится бродить в параллельном мире!» – стоял я на своем.
Жабыч недовольно фыркнул, выразив этим звуком скрытое раздражение, но вынужденно сдался.
«Броди»! – бросил он в сердцах.
«Впрочем, сейчас не об этом. Почему я живучий?!»
«Ты перенес две операции на сердце».
Странно, ничего такого не помню. Оказывается, это нормально – не помнить себя. Бабушка считает, что каждый человек должен с рождения запасаться воспоминаниями, особенно когда наступит темнота. Я спросил, что такое темнота? Она промолчала, правда позже, как – то тихо, сдавленным голосом проговорила: – Мы приходим в свет, чтобы потом уйти во мрак.
У меня уже есть первые воспоминания. Большие изумленные глаза мамы, склоненные надо мной, и бурный восторг.
– Матео, он сказал: «Дай!». Позже мама всё допытывалась у отца, почему я сказал именно «Дай».
Ну не надо искать в простом сложное. Я хотел кушать. В руках мамы находилась обожаемая мной долгожданная бутылочка с молочной смесью. Потом, когда я достиг возраста, когда всё помнят, Жабыч как обычно просветил, что это молоко, только ненастоящее: из белого порошка, разведенного горячей водой.
«Ты – искусственник», – без энтузиазма ответил он. Я научился по интонации голоса улавливать, когда моего друга можно без проблем донимать расспросами.
«Что не так с моим сердцем?»
Я чувствовал, что Жабычу не хочется отвечать, но я настаивал. Мне надо знать, что не так с моим сердцем. Слишком часто слышал, как в доме все только и говорили, что мне необходимо беречься. От чего?