Мой дядя - чиновник
Шрифт:
Однако тревога, неизвестно почему охватывавшая графа при виде старика нищего, сразу же улетучивалась, стоило только дону Ковео перевести взгляд на пару великолепных лошадей и полюбоваться двумя лакеями, которые восседали на высоких козлах, подложив под себя плащи с таким расчётом, чтобы всякий мог видеть три ряда нарядных позолоченных пуговиц; на свою жену, сидевшую прямо и неподвижно, дабы её соблазнительный бюст выделялся особенно рельефно; па две плотные шеренги зевак, между которыми шествовали супруги, упиваясь летевшим вдогонку шёпотом восхищения. Граф забывал обо всех огорчениях, стоило только ему обернуться на громкий стук каретной дверцы и цокот
В ложе внимание графа занимала лишь его собственная персона, ибо он с гордостью ловил на себе взгляды всего зала. Сезон во французской опере ещё не кончился. Нужно было видеть графа в те мгновения, когда он поворачивался лицом к сцене, прикладывал ладонь к уху, чтобы не пропустить ни слова, и раскатисто — то впопад, то невпопад — смеялся, желая показать, как хорошо он владеет чужим языком.
В антрактах ложу заполняли друзья графа и поклонники Клотильды. Самые невинные комплименты её кавалеры со— провожали столь выразительными жестами, что сторонний наблюдатель мог бы подумать, что они ведут настойчивую осаду. Некоторые, правда, ухаживали за Клотильдой всерьёз. Она же хотя и не скупилась на очаровательные гримаски и невольное кокетство, но забывала о своих поклонниках, как только они удалялись, а если и вспоминала о них, то лишь затем, чтобы в душе назвать их навязчивыми.
Так проводил граф время в ту пору. Он был доволен, хотя, судя по вырывавшимся у него иногда возгласам, дона Ковео снедала некая постоянная и тайная забота. Честолюбие графа всё ещё не было удовлетворено. Ум его был занят величественным проектом, к быстрейшему осуществлению которого он и стремился всеми своими силами.
По вечерам, возвращаясь из театра, или под утро, когда заканчивалась партия в ломбер, он запирался у себя, снимал со стены большую картину в золочёной раме, ставил её на стол, вывёртывал фитиль, чтобы лампа горела поярче, и, облокотясь, внимательно всматривался в полотно. Это был проект дворца безупречной красоты. Так граф просиживал долгие часы, время от времени постукивая себя пальцами по лбу и делая какие-то вычисления.
Генерал накануне сражения, решающего судьбу всей армии, вряд ли с такой тщательностью и настойчивостью проверяет диспозицию, с какой изучал этот проект сеньор граф.
Порой с воодушевлением, граничившим с одержимостью, дон Ковео бормотал:
— Роскошный фасад… Помещения украшены коврами к бронзовыми статуями, да, непременно бронзовыми — это великолепный металл; лестницы, затем балконы… Вокруг сад с прохладными ручейками… Это будет замечательно… Клотильде пока знать ничего не нужно. Я сам отвезу её туда! Я проведу её по всему дворцу и, когда её восхищение перейдёт все границы, скажу ей: «Он — твой». О, всё будет как в сказке! Я не зря говорил, что выйду в люди!
Подобными фразами, произносимыми громко и со всё более бурным ликованием, граф заканчивал изучение проекта и, улыбаясь, вешал картину на место. После этого он ложился на кровать, не отрываясь смотрел на свой волшебный замок, и ему казалось, что вся картина начертана огненным карандашом. Так дон Ковео мечтал до тех пор, пока сон не смежал ему веки.
XVII
МЁРТВЫЙ
— Ну и везёт же ему, чёрт подери!.. — воскликнул как — то утром бывший лодочник Доминго, сломав десятое перо о лист бумаги, па который о и переписывал страничку из пухлого дела.
Услышав это, его приятель Гонсалес долго смеялся, а потом насмешливо изрёк:
— Ты, однако, шутник, Техейро! Впрочем, если всерьёз подумать, старуха правильно сделала, что померла. Граф мне частенько говорил, что она у него в печёнках сидит.
На этот раз захохотали оба.
— За несколько дней до смерти она сделала доброе дело — продала сахарный завод за одни миллион пятьсот тысяч песо.
— Миллион пятьсот тысяч!
— Чистенькими, без пылинки и соринки, и достанутся они теперь в наследство графской чете.
Доминго уставился на коллегу широко открытыми глазами, словно пытаясь охватить взглядом богатство, выраженное такой огромной цифрой.
— Чёрт возьми, везёт же людям! — несколько раз повторил он.
В половило пятого пополудни заплаканный и опечаленный граф вошёл в спальню доньи Луисы. Но вдовы Армандес там уже не было: комната опустела, из мебели в ней оставалось лишь несколько стульев. Даже солнце, лучи которого проникали сквозь щели балконных жалюзи и полосами ложились на пол, казалось, скорбело, озаряя комнату бледно-жёлтым светом.
Донья Луиса покоилась па пышном катафалке, стоявшем посреди гостиной. В коридорах, затянутых чёрным и устланных коврами по случаю траура, на стульях, выстроенных рядами вдоль стен, сидели люди.
В комнату, где пребывал дон Ковео, входили его ближайшие друзья: полковник, владелец табачной фабрики, магистр, каноник, журналист и другие приятели. Одетые в траур, на цыпочках, стараясь не шуметь, приближались они к графу с серьёзными до смешного лицами, сочувственно пожимали ему руку и свистящим шёпотом произносили слова утешения.
— Мужайтесь! — воззвал полковник.
— Мои самые искренние и глубокие соболезнования, — присовокупил журналист.
— Таков уж неумолимый приговор провидения, — изрёк магистр.
— Святая женщина! — вставил дон Матео.
— Memento homo [15] , прах еси и в прах отыдеши, — пробормотал каноник по-латыни и по-испански.
— Коли есть еда, не страшна и беда, — заключил фабрикант, потрепав графа по плечу.
Зять доньи Луисы, опустив очи долу, лишь склонял набок голову и протягивал руку вошедшему. Некоторые из посетителей не говорили ничего, а только крепко пожимали руку графа и уходили, так я не промолвив ни слова. Им мешало волнение!
15
Начало выражения «Помни, человек, прах ты есть и прахом будешь» (лат.). Согласно библейской легенде, бог обратился с этими словами к Адаму, который, согрешив, потерял бессмертие.
Вскоре четыре сеньора из тех, что были покрепче, вынесли па плечах гроб с телом доньи Луисы и установили его на погребальной колеснице, запряжённой тремя парами лошадей с плюмажем на голове, которых вели под уздцы факельщики в красных куртках, широких жилетах, высоких сапогах и треуголках. Траурный кортеж двинулся к кладбищу.
За катафалком следовало множество экипажей; в них сидели именитые, очень именитые люди, как справедливо заметил дон Матео, ехавший вместе с сеньором каноником во главе процессии.