Мой эльф из легенд. Спасти любовью
Шрифт:
Закрытые глаза Эль-Охтарона распахнулись от моих слов, и я вздрогнула. Черт, он ведь спал! Я была в этом уверена. Сидела рядом, гладила его, якобы бесчувственного, по руке, по бледному лбу. Именно поэтому и позволяла себе недопустимые вольности, что думала: Агент спит. А он…
Притворялся! Послушно терпел мои прикосновения, хотя мог попросить его не трогать. Или…
Или оттого и притворялся спящим, что желал этой невинной ласки, хотел получить свою порцию нежности, первую за страшно подумать сколько лет? Видимо, интуиция подсказала Агенту, что я тут же отдерну руку, стоит ему открыть глаза. Так и получилось.
— Что было дальше? — прохрипел он и с сожалением посмотрел на мою ладонь, которая еще минуту назад касалась его волос, а теперь лежала на кушетке.
— Это оказалась ловушка. Они ждали, что на переговоры с ними пошлют меня, Алайну Кроу, сильнейшего эмпата в империи. С ними был талантливый маг. Уникум. Их называют менталистами-взломщиками. Они умеют закрывать свое сознание от чужого воздействия. Ставить мощнейшие психологические блоки, почти как эль… — Я едва успела прикусить язык.
Почти как эльфы…
Лампы под потолком моргнули несколько раз. С шипением разъехались двери лаборатории, выпустив наружу группу ученых. Никого, кроме нас с Агентом, в комнате не осталось. Почти никого: за сквозным стеллажом навис над микроскопом последний «белый халат», но он казался всецело поглощенным своей работой и не смотрел в нашу сторону.
Под внимательным взглядом Эль-Охтарона я продолжила:
— Менталистов называют еще и взломщиками, если они умеют не только защищаться от эмпатов, подобных мне, но и подчинять их волю. Взломщик Арханы был очень силен. Они хотели сделать из меня свою послушную марионетку. Завербовать еще одного полезного мага. Знаешь, в чем отличие наших способностей? Эмпаты действуют мягко, управляют эмоциями, но без вреда для психики. Магия взломщика — таран. Это как удар кулака прямо в мозг. Обычного человека они с легкостью превратят в покорного робота, но ненадолго: разум неодаренного быстро разрушится под воздействием их силы. Эмпаты — другое дело. Сломаешь защиту эмпата — получишь талантливого раба.
— И они…
Я усмехнулась. Удивительно, но впервые за много лет мне было небольно вспоминать прошлое. Я так долго прожила в тени случившегося, словно человек, неспособный отыскать выход из темной комнаты, и вот тень начала отступать. Теперь я рассказывала о тех событиях легко, будто говорила не о себе, а о ком-то другом.
— Знаешь, когда разум особенно уязвим? Во время острой боли. Они ломали мне пальцы. Брали руку и начинали: указательный, средний, безымянный… И в этот момент… В момент, когда раздавался хруст треснувшей кости, их менталист пытался пробить мои щиты.
Взгляд Агента полыхнул яростью. Эльф не сказал ни слова, слушал меня молча, но выражение его лица обещало смерть всякому, кто обидит его куратора. Сведенные брови, стиснутые зубы — весь вид Агента буквально кричал: «Если когда-нибудь один из этих уродов попадется мне на пути, я сверну ему шею голыми руками».
— Боль можно пережить, — сказала я, внезапно ощутив невероятную легкость во всем теле. Это было не то чувство, когда камень словно падает с плеч. Нет. Это воспринималось иначе: словно ты сам долгое время был камнем и внезапно превратился в воздушный шарик, готовый взлететь до потолка. — Страх сильнее боли. Страх потерять свою личность, оказаться чужой игрушкой.
Я не рассказала Агенту о том, что ломали мне не только пальцы. Что за три недели плена на моем теле не осталось ни одного живого места. Когда меня наконец освободили, от травм я была синяя, как гуманоид.
«У вас очень крепкий организм, Алайна, — сказал осматривающий меня врач. — Но еще более крепкая — нервная система. Любой на вашем месте уже давно бы тронулся умом».
Я была эмпатом. Умела облегчать чужую боль, но не свою собственную. И я хотела жить. Очень-очень хотела жить. Настолько сильно, что нашла способ спрятаться от ежедневных страданий, которые испытывала. Способ защитить свой разум.
— Ты справилась, — прохрипел Агент. — Выдержала. Ты сильная, куратор. Как тебе удалось?
— У меня просто не было выхода. Я хотела жить.
Глава 9
После нескольких часов, проведенных под капельницей, Агент был слаб и с трудом добрался до наших комнат. Под вялые протесты я закинула его руку себе на плечо и всю дорогу служила опорой. Итен хотел помочь, но эльф так не любил прикосновения посторонних, да и к Хоссу испытывал особую иррациональную неприязнь, что я решила его не мучить.
— Нет, спасибо, мы справимся сами, — сказала я ученому.
— Точно? Он тяжелый, — усомнился Хосс, и Агент посмотрел на него так, будто собирался вцепиться в горло.
Кое-как, с остановками, мы дошли до нашей квартиры, и Эль-Охтарон буквально рухнул на кровать, развалившись на матрасе в позе морской звезды. Я думала, что эльф сразу вырубится, но он лежал, таращился в потолок — похоже, выспался в лаборатории на неделю вперед.
Надо было поговорить с ним. О препаратах, которыми его пичкали, а теперь отменили. О поставленном условии. О том, что, как только организм Агента начнет исправно функционировать, ему придется доверить мне свое тело.
Доверять его снова и снова. Раз за разом.
— Агент? — тихо позвала я.
Он повернул голову, и в серебристых глазах отразились вопрос и безмерная усталость.
И мне захотелось извиниться. Я, пережившая плен, прекрасно понимающая, что такое быть бесправной и беззащитной, хотела упасть на колени перед кроватью и молить, молить эльфа о прощении, до хрипоты извиняясь за то, что я часть той ужасной системы, которая заставляет его страдать.
Вместо этого я сунула руку в карман комбинезона и вытащила на свет шоколадный батончик.
Взгляд Эль-Охтарона соскользнул с моего лица, зацепился за угощение, и уголки эльфийских губ дрогнули. Агент оценил заботу. Это была такая мелочь — дешевая шоколадка из автомата в коридоре рядом с лабораторией, но впервые на обычно хмуром лице Агента отразилась улыбка. Слабая, усталая, но искренняя, смягчившая его черты. Не тот злой оскал, которым Эль пугал медиков и военных.
Опустившись на край постели, я вложила батончик в безвольную ладонь Агента. Пальцы тут же сжались вокруг захрустевшей обертки.