Мой Февраль
Шрифт:
— Я виноват, детка… — начал он, но я перебила:
— Виноват? Конечно, ты виноват. Ни я, ни мама такого не сделали! Я думала, что сумма будет ну сто тысяч, сто пятьдесят, но не три миллиона, — я не заметила, как вскочила и принялась расхаживать по гостиной. — Даже если я возьму кредит, и продам все свои органы, нам этого не хватит! Твою мать! Где взять столько! — я ужасно разозлилась. Меня просто разрывало на части понимание, что это абсолютно безысходная ситуация — такую сумму невозможно собрать. Тем более за неделю.
— Бруклин, мне
— За Ника заплачу я, — прикинув, что моих сбережений на это хватит. — А остальное… Я возьму максимальный кредит, может, хватит заплатить за дом…
— Детка, ты не должна… — начала мама, но ее я тоже перебила:
— Это папа не должен был, но что уже об этом говорить. Теперь что-то нужно делать. Я сейчас узнаю, во сколько рейсы назад, чтобы не тянуть с этим. Сколько ты должен за дом? — я повернулась к папе.
— Двести тысяч, — я опустила голову на руки.
— Ты заложил наш дом всего за двести тысяч? Он стоит в пять раз дороже! — мое негодование только усилилось. — Но мне столько кредита не дадут, — шок не отступал. — Ладно, нужно что-то делать… Но что?
46
В Трентон я вернулась абсолютно разбитой и раздавленной. Мысли о долге нашей семьи не оставляли меня ни на секунду, и я мучилась от того, что понимала — денег нет и не будет. Никто не даст мне кредит в таком размере, а если и даст, отдавать мне будет нечем. Взять кредит хотя бы в половину суммы, для меня бы означало жизнь в нищете и на рабочем месте. Мне бы пришлось браться за все заказы, и выполнять их настолько идеально, чтобы начальство даже не думало о моем увольнении.
При пересадке я успела позвонить Эй Джей и вкратце рассказать о ситуации. Как ни странно подруга даже не пыталась комментировать, а только спросила в каком аэропорту, и в котором часу меня забрать. Я попросила, чтобы Эй Джей ничего не говорила Алекс, но сомневалась в способности подруги сдержать все в себе и не попробовать все возможные способы, чтобы мне помочь. Поэтому я очень удивилась, что в аэропорту меня никто не встречал. Сколько бы я не крутила головой, но и Эй Джей ни Алекс я так и не увидела. Зато увидела Бенджамина Феба, стоящего с табличкой, на которой было написано мое имя.
— Кто тебе позвонил? — спросила я, стараясь не смотреть мужчине в глаза.
— А ты как думаешь? — он забрал у меня сумку.
— Не знаю, — я устало пожала плечами, и даже не сопротивлялась. — Наверное, Алекс.
— Нет, твоя сумасшедшая подруга, — он улыбнулся. — Я толком ничего не понял, но она сказала, что я просто обязан встретить тебя в аэропорту, потому что она не может. И все это очень серьезным голосом. Что случилось, Бруклин?
— Ничего такого, о чем тебе бы стоило знать, — ответила я, и потянулась за сумкой. — Эй Джей сделала ошибку, позвонив тебе. Прости, что она тебя побеспокоила, и отвлекла
— Не дури, Брук, — он завел руку с сумкой за спину. — Ты думаешь, я не вижу, что произошло что-то, что очень тебя тревожит, — он наклонился, и, заглянув не в глаза, тихо повторил вопрос: — Что случилось, Бруклин?
— Я сомневаюсь, что ты захочешь… — начала я, делая шаг назад, чтобы избавиться от его давления, но он снова оказался очень близко.
— Не тебе решать, захочу я или нет, — я уставилась в пол. Он может уволить меня, прям здесь, посреди зала, и это будет ужасно. Никому не нужен сотрудник с проблемами, да еще и со связью с криминалом. О том, что у Бенджамина какой — то другой интерес, я даже не подумала. — Рассказывай.
Он навис надо мной, и я потеряла всякую возможность упираться и сопротивляться. Я думала, что встречусь с Эй Джей, она обнимет меня и скажет, что все будет хорошо, а потом мы напьемся и я буду реветь полночи. Но я стояла в зале, полном людей, и чувствовала себя кроликом перед удавом. Феб не давал мне отойти, отвернуться и даже отвести взгляд. Он ничего не делал, но я чувствовала, как все его тело приказывает мне подчиниться, стать послушной. И я бы, наверное, выложила бы все, как есть, но телефонный звонок вырвал меня из оцепенения.
— Это твой телефон, малыш, — сказал он, а может мне послышалось.
— Да, — едва ворочая языком в пересохшем рту, сказала я.
— Бруки, — в трубке плакала мама. — Детка, у нас беда.
Если бы не Феб, я бы села прямо на пол. Он подхватил меня, и отвел на ближайшую лавочку.
— Бруки, ты меня слышишь? — мама продолжала плакать.
— Да, — я посмотрела на Феба, он присел на корточки передо мной, и взял мою руку в свои. Я не стала убирать ее — мне нужна была поддержка.
— Бруки, Ника избили, он в больнице, — внутри похолодело. — Сотрясение и перелом пары ребер. Врач сказал, что он легко отделался, но я ужасно боюсь. Милая, они сразу же позвонили папе, и напомнили об Индии и тебе. Что делать, детка?
— Мама, я… — что я могла ей сказать и что пообещать? Не в моих силах решить такую проблему. — Мам, я что-нибудь придумаю, — все же сказала я, чувствуя, как начинают дрожать пальцы. — Я…
— Милая, — мама на той стороне тяжело вздохнула. — Не думаю, что мы справимся…
— Ну что ты такое говоришь, — я не чувствовала, как по щекам начали бежать первые слезинки. — Мы сможем… Ты за папой следи…
— Хорошо, — она шмыгнула носом.
— И когда он вернется, позвони мне, чтобы я не волновалась. У меня много дел, — я почувствовала, как Феб, вытирает мои слезы.
— Хорошо, — повторила мама и положила трубку.
— Рассказывай, — тихо сказал Бенджамин, и я разрыдалась, как маленькая девочка.
47
И я рассказала. Сначала растирая слезы по лицу, а потом заливая ими свитер Бенджамина. Он не перебивал меня, не задавал вопросов, а только поглаживал по спине — успокаивая.