Мой генерал
Шрифт:
Боже, помоги мне!
— Что ты ищешь?
— Я пока сам не знаю, — вежливо отозвался Федор Тучков Четвертый. — Я просто смотрю. Проверяю твое подозрение.
— Какое мое подозрение?! Он мельком глянул на нее:
— Относительно того, что лошадь могли сильно напугать или причинить ей боль, чтобы она сбросила наездника. Ты сказала, что, если мы не видели, это еще не значит, что этого не было.
Федор зачерпнул горсть песка и ссыпал обратно. На ладони не осталось ничего интересного. Марина тоже зачерпнула и ссыпала —
— Как может выглядеть то, что мы ищем?
— Я не знаю, — повторил он с вежливым раздражением. — Я скажу тебе, когда найду.
Некоторое время они молча рылись в песке. Хорошо, что над обрывом в этот час не было отдыхающих! Подбежал веснушчатый мальчишка, приостановился и посмотрел на них.
— Дядь, вы в куличики играете? — спросил он через некоторое время и почесал нос.
— Мы играем в песочек, — объяснил Федор Тучков туманно.
— Вы, дядь, лучше в куличики, — посоветовал мальчишка. — Только здесь песок сухой. У воды куличики лучше.
Марина оглянулась на него и улыбнулась. Надо же, какой заботливый!
Мальчишка еще постоял, а потом поскакал вверх, к корпусу, откуда протяжно и заунывно кричали: «Славик, Славик!»
Сильный порыв ветра с Волги швырнул песок в лицо. Марина зажмурилась, дернула головой и стала тереть моментально заслезившиеся глаза. Песок попал под веки, смотреть было больно, и глаза она открыла не сразу.
А когда открыла, увидела, что в руке у Федора Тучкова длинный металлический прутик, похожий на стержень от шариковой ручки.
Марина моментально перестала обливаться слезами и тереть глаза.
— Что это?!
— Железка.
Марина придвинулась поближе, так, что почти коснулась коленкой его ноги, и стала разглядывать прутик. Прутик как прутик. На проволоку не похож, сделан из какой-то твердой стали. Один кончик очень острый, второй тупой, как будто с темной бороздкой.
— Слушай, — произнес Тучков Четвертый медленно. — Это просто потрясающе. Ты оказалась права.
Марина немного погордилась, что «оказалась права», хотя до конца ей не было ясно, в чем именно, и тем, что он это признал, тоже погордилась.
Ну хоть в чем-то права, а то полицейский капитан совсем уж перестал считать ее стоящим напарником! Впрочем, это ее «приключение», и как раз капитан — напарник, а главное действующее лицо — она сама.
— В чем?! В чем я права?!
— Лошадь сбросила его не просто так. И мы действительно не могли видеть, что с ней что-то произошло.
Он сел в песок, неудобно подвернув под себя ногу, и близко поднес прутик к глазам.
— Нет, — произнес он через некоторое время. — Так ничего не видно.
— А что должно быть видно? — сгорая от любопытства, спросила Марина. Он постучал себя по ладони.
— Черт возьми, это же совершенно нелогично! — задумчиво сказал он сам себе. — Он ведь мог и не упасть! Или упасть, но
— Он же что-то знал, — подсказала Марина. — Хотел в милицию идти. Его убили, чтобы он туда не пошел!
Федор Тучков снова поднес прутик к глазам.
Марина слегка толкнула его в плечо. Он оперся рукой о землю.
— Что?
— Почему ты не веришь, что его могли убить, чтобы он не пошел в милицию? Он же заявил, что знает — покойник не сам утонул, это убийство!
— Ну и что? — спросил Федор Федорович все с тем же вежливым раздражением.
— Как — что?! Преступник понял — ему угрожает разоблачение…
— Преступникам угрожает разоблачение только в книжках, Марина. Представь себе, что ты милиционер. Из райотдела. У тебя на территории утонул отдыхающий. И все вроде бы понятно. Пришел пьяный, сел на берегу, свалился и не выплыл.
— Но он не сам свалился!
— Да-да. Конечно. Разумеется. К тебе приходит Вадим… как его фамилия?
— Не знаю.
— Ну, значит, просто Вадим или Марина Евгеньевна Корсунская и говорят, что точно знают, что покойник утонул не сам, а его утопили злые люди. Это, говорят Марина или Вадим, вовсе даже не несчастный случай, а кровавое убийство, и приводят некие доказательства. Абсолютно дикие, вроде нашего с тобой ремня. Значит, налицо преступление, которое нужно расследовать, доводить до конца, то есть до суда, собирать улики и свидетельские показания, предъявлять обвинение и так далее. В лучшем случае милиционер попросил бы Вадима ничего не придумывать, а тихо, спокойно и с удовольствием отдыхать в таком райском месте, как наш санаторий. В худшем — выгнал бы взашей. Вот тебе и все разоблачение. Только очень наивный человек мог решить, что Вадимовы разоблачения опасны. Наш… преступник не наивный человек.
И словно в доказательство он снова постучал прутиком по ладони.
— Значит, преступление все-таки было?
— Безусловно. И, как я теперь понимаю, не одно.
— А прутик при чем?
— Я тебе все расскажу, — пообещал он серьезно, — только дай мне время.
Это должна была говорить она — ведь это ее «приключение», первое и последнее, единственное в жизни! Почему он присваивает себе ее «приключение»?! Зачем оно ему?! У него-то все еще будет или уже сто раз было, а она должна исчерпать свое «приключение» до конца!
Кажется, он что-то такое почувствовал, потому что поднялся — ветер взлохматил вечно прилизанные волосы и пузырем надул фиолетовую распашонку-и снова, как тогда, в номере, протянул Марине руку.
— Нам нужно успеть до дождя.
— Дождя не будет, — заявила Марина. Просто так заявила — потому что он только что присвоил ее «приключение».
Тучков Четвертый благоразумно промолчал, еще поизучал пыль, а потом проворно двинулся в кусты, за которыми начинался лес. Марина потащилась за ним.