Мой голос останется с вами.

Эриксон Милтон Г.

Эриксон: У меня действительно был полиомиелит, был по-настоящему, к тому же организм порядочно износился за эти годы. В один прекрасный день я развалюсь, как старая телега. Однако же до этого момента я собираюсь держаться.

Знаете, когда я был маленьким, родители повезли меня в гости к брату моей бабушки. Его семья держала овец, и они их стригли. Я слышал, как блеяла овца. Я убежал, потому что не понимал, что это значит, стричь овцу. Тетя Мэри подала к столу жареную печенку и с тех пор я много лет не мог есть печенку, потому что вспоминал уши той овцы. Сейчас, имея подагру, я не могу съесть столько печенки, сколько бы мне хотелось.

А сейчас закройте глаза и пробуждайтесь полностью. Полностью.

Пробуждайтесь полностью. Свободной.

Постарайтесь сейчас не улыбаться. Так что же вы думаете о рвоте? Это похоже на ощущение, которое возникает, когда вы выпьете слишком много содовой воды. И у вас тошнота, вас тошнит.

Катлин: Неужели вы тайно собираете слухи?

Эриксон: Сегодня зашла ваша подруга и сказала, что у вас был плохой сон, от которого в памяти остались только эмоции. Это навело меня на мысль, что у вас есть фобия. Другой мой собеседник сказал, какая именно. Разве вы не рады, что существуют сплетни? Вы верите в переселение душ?

Катлин: Я собираюсь вернуться в качестве французской дудочки.

Эриксон: Я думаю, вам придется расстаться с этой мыслью.

Катлин: Знаете, я всю свою жизнь возвращалась в качестве такой французской дудочки, сама не зная этого! Сейчас у меня возникает зрительный образ; раньше я слышала только звук!

Эриксон: Пусть вам это послужит уроком: ваша способность мыслить не ограничена вашей черепной коробкой. Вы помните слова Шекспира: «Стадии жизни по-настоящему начинаются во младенчестве».

Сейчас, я думаю, вы должны сделать хорошее начало в жизни.

А в Послании Апостолов к Коринфянам говорится: «Когда я был ребенком, я говорил как ребенок. Я поступал, как ребенок. А теперь я стал взрослым человеком и отложил детские забавы». Значит, и страхи тоже, правда? Какое ваше первое имя?

Катлин: Кэти.

Эриксон: Может быть, мне официально изменить его вам? Отныне вы будете только Катлин, а не Кэти, с ее кошачьим оттенком имени и рвотой. Как вы себя чувствуете?

Катлин: Что-то среднее между растворением в пространстве и умиротворением.

Эриксон: Есть одна старая ирландская песня, я не хочу звать свою жену, чтобы она процитировала ее. Я никогда не цитирую точно. Я вам могу представить мнение Маргарет Мид, считающей, что я не умею точно цитировать поэзию. Но у меня не вызовет трудности представить вам доктора Маргарет Мил. И еще одно, в чем я был уверен: в том, что я мог процитировать стихотворение Гертруды Эпстайн «Роза, это роза, это роза, это роза». Был уверен только для того, чтобы потом узнать от членов своей семьи, которым нравилось это стихотворение, что в имени Гертруды Стайн нет «Эп», и что там только три розы! Сейчас мне приходит на ум «Нырнул Мак-Гинти в глубину моря». Он поклялся, что если бы это было море ирландского виски, то он бы никогда не стал выныривать. А если бы в этом море не было воды, то он не потратил бы зря ни одной его капли, отрыгивая ее!

А Катлин – это хорошее ирландское имя! Сейчас вы видели психотерапию в действии. Не было ничего похожего на то, чтобы я встал в позу. Я смеялся и шутил. Может быть, я утомил кого-либо из вас разговорами о китах и планктоне и тому подобном. О дятлах и жуках.

Вышеприведенная запись так богата примерами косвенного внушения и использованием символического языка, что понадобилась бы целая книга, чтобы обсудить все тонкости. Не будем лишать читателя удовольствия открыть для себя некоторые из них.

Окольным путем, начиная с разговоров о различных животных и способах их адаптации, Эриксон проводит мысль о том, что рвота, это приспособительная реакция человека, спасающая ему жизнь. Он говорит о том, что «внутренние реакции» организма очень важны. Он представляет свою оптимистическую, жизнеутверждающую философию в противовес страху пациентки стать калекой, «как моя мать». Он говорит: «В один прекрасный день я развалюсь, как старая телега. Однако же до этого момента я собираюсь держаться». Он делает отступление, вспоминая дом, и утверждает ее исцеление,

ссылаясь на «младенца» у Шекспира, и обрывает цитату так, чтобы пациентка смогла сама ее закончить. («Сперва младенец, пищащий и отрыгивающий в руках матери».) И чтобы убедиться, что она приняла эту мысль, он ссылается на Послание к Коринфянам, в котором говорится: «…И сейчас, став взрослым человеком, я, отложил детские забавы». Он добавляет: «Значит, и страхи тоже, правда?» Чтобы изменить ее отношение к себе, он даже меняет ей имя на Катлин, чтобы это прежнее отношение к себе она смогла оставить позади, вместе с его «кошачьим оттенком имени и рвотой». Он заканчивает словами: «Сейчас вы видели психотерапию в действии». Я это было по-настоящему изящное действие!

Эриксон использует для целей психотерапии все высказывания и мысли пациентки – в данном случае, чтобы изменить ее отношение к рвоте. Например, когда она говорит, что хотела бы перевоплотиться во французскую дудочку, он немедленно отвечает ей словами: «Я думаю, что вам придется эту мысль отбросить». Иными словами, она должна быть готова очиститься, выбросить из себя все влияния, которые накопила до этого момента. Она должна быть готова к рвоте. Катлин принимает это внушение, и ее принятие выражается словами: «Раньше у меня был только звук». Она говорит этим, что внутри нее – некая сущность, которую можно вытащить наружу.

Когда Эриксон цитирует Шекспира и Библию, он относится к пациентке как к студентке, готовой учиться. Он укоренил эту мысль в исходном гипнотическом внушении, сказав: «И я хочу, чтобы вы оказались сидящей в классе». В данном случае Эриксон идет кратчайшим путем. Он не может знать наверняка, какие внушения сработают или какой способ переструктурирования использует пациентка, поэтому он, похоже, атакует ее со всех сторон.

Его внушение здоровья неотразимо. Он даже вытаскивает ее из сумятицы, в которой она находится, давая ей новое имя, новое чувство самотождественности. Ее новое имя будет ассоциироваться с внутренней переменой почти по схеме павловского рефлекса. Присваивание людям новых имен или предоставление возможности пациентам самим выбирать себе новые имена Эриксон применял задолго до того, как этот подход стал практиковаться в группах встреч в шестидесятые годы. Новое имя становится постгипнотическим сигнальным стимулом, и каждый раз, когда она его произносит или слышит, оживают вновь привитые ассоциации самообладания и самоуважения. Такой подход гораздо более привлекателен эстетически, более естественен и глубже связан с индивидуальностью, чем, например, лечение с помощью биологической обратной связи, когда выбор ключевого стимула осуществляется механически. Например, при одном способе леченном гипертонии с помощью биологической обратной связи у пациентов был выработан рефлекс снижения кровяного давления каждый раз, когда они смотрели на красную точку на циферблате своих часов. Сигнальный стимул Эриксона – в данном случае имя Катлин – мастерски вплетен в систему других стимулов и внушений. Джеффри Зайг прокомментировал это следующим образом: "Он дал этой женщине усиленное питание. Он дал ей порцию нового материала, который она должна была переварить, но который она не могла выплюнуть. Разве не было это блюдо красиво и вкусно приготовлено?

5. Преодоление привычных ограничений.

В нижеследующих историях Эриксон объясняет два способа, которые очень важны для расширения ограничений. Первый состоит в том, что создается психологическая установка, более широкая или менее ограниченная, чем предыдущая. Второй состоит в том, чтобы подходить к проблеме, сосредотачиваясь на ней самой, а не на ограничениях. Например, играя в гольф, «каждую лунку вы считаете первой». Иными словами, каждый новый бросок вы воспринимаете как отдельное событие и перестаете чувствовать общий контекст игры, включая число лунок, предыдущий счет и так далее. Вопрос об ограничениях тогда даже не возникает. Каковы были пределы, вы узнаете позже, когда посмотрите на табло.