Мой город 5. Инвалид
Шрифт:
–Ее нет. – ответила Аманда. – Вы в гостях. – сказала она. – Здесь Вас угощают за счет заведения.
Клавдия Ивановна поинтересовалась:
–Вы шутите? – не верила она. – Это какая-то шутку? – затем она усмехнулась, и с иронией, шутя, вопросила. – Это что, сыр в мышеловке?
–Нет. – ответила однозначно Аманда. – Это не сыр в мышеловке. – она сделала паузу, и добавила. – Хотя я Вас отлично понимаю. – затем она сказала. – Вы в гостях у меня. Заказываете что хотите, – затем она добавила. – Вы заслужили отдых. – она посмотрела на палубу, и подняв правую руку вверх, щелкнула пальцами и в это самое время корабль отплыв
Оглянувшись по сторонам, Марья поинтересовалась:
–Кто эти люди?
–Приглашенные в гости так же как и Вы Марья.
В это самое время Марья увидела идущею к их столику женщину. Она тотчас же узнала ее. Да и как не узнать свою сестру. Олеся. Да, это была она, Олеся Анастасиевна Мщэртц. Ее сестра. Подойдя к столу, она душевно улыбнулась. Она как никто была рада этой встречи. Встречи со своей сестрой Марьей.
–Здравствуйте. – поздоровалась она как обычно уважительно, затем поинтересовалась. – Как дела?
Не зная что сказать, Марья Анастасиевна тупо смотрела на сестру. Она не могла поверить своим глазам что это она.
–Я не верю своим глазам! – радостно воскликнула Марья. – Олеся, это Вы?
–Да. – ответила Олеся. – Это я.
–Да что же это! Я не верю! Откуда?
–Я здесь по приглашению Аманды. – пояснила она. – Это она пригласила меня на этот корабль.
–Да что же это! – не верила своим глазам Марья. – Садитесь за стол, – предложила она. – поболтаем.
Олеся села за стол, а официант дал ей меню, а Аманда ушла, чтобы не мешать женщинам говорить.
–Здесь хорошая кухня. – сказала Олеся. Затем она предложила. – Давайте я закажу на троих.
Женщины согласились.
Приняв заказ, официант удалился, а женщины стали делиться новостями или просто говорить каждая о своем.
Марья нетерпеливо спросила:
–Ну, рассказывайте, что нового? – казалось что Марья на секунду забыла что произошло с ее сестрой, и где они сейчас находятся. Но это не так. Конечно Марья тотчас опомнилась. Она вспомнила что произошло с ее сестрой. И радость с ее лица тотчас пропала. Вместо него на ее лице появилась выражение сочувствие. Радости и чего-то еще. В этот момент она перефразировала свой вопрос. – Где Вы сейчас? – затем она рассудила. – Если не здесь, то где?
–Я? – запнулась на секунду Олеся. – Сейчас лежу в коме в Раменской больнице.
–Это я уже слышала.
–Да, я говорила об этом в парке.
–Так все было реально?
–Реально. – ответила на вопрос Олеся. – Реально так же как и сейчас.
Марья посмотрела непонимающе не Олесю, затем на Клавдию Ивановну.
–Это не может быть реально. – сказала она. – Ведь там, где мы сейчас, это нереальный мир! – Тут она поняла, что ее мать, Клавдия Ивановна относиться к происходящему ни так как относилась ее мать будь она в реальном мире. Казалось, что ей было хорошо. Она была счастлива что Олеся снова с ней. Впрочем, это и понятно. Ведь Олеся была ее любимой дочерью, и делить ни с кем она ее не собиралась. На ее глазах появились слезы радости, казалось, что она не верила что ее дочь снова с ней рядом. Да и как тут не поверить? Ведь она сидела рядам, около нее. На ее глазах были горькие слезы.
–Я не верю что я снова вижу свою дочь! – со счастливыми слезами на глазах сказала Клавдия Ивановна. Она обняла свою дочь и воскликнула. – Неужели это моя Олеся! Моя дочь.
–Да, это я. – сказала Олеся Анастасиевна. – Сижу здесь, рядом с Вами, маменька.
–Я не верю что я снова вижу свою дочь.
–Но это так. – ответила Олеся. – Я здесь, и никуда я не делась.
–Но ведь была ужасная авария. – сказала Клавдия Ивановна. – Как? – не понимала она. – Как это возможно? – затем Клавдия Ивановна придя в себя, и разомкнув свои объятия села на свой стул.
–Все в этом мире относительно. – сказала она. – Вот я, лежу в Раменской больнице, в коме. – сказала она. – Про меня уже все давно забыли. Я никому не нужна. – она сделала грустную паузу, и сказала. – Порой мы сами себе не нужны, что тут говорить о других. – тут она поинтересовалась. Она просто не знала, что сказать? Ведь сказать можно было много, но кто знает, поймут ли? Затем она неожиданно спросила. – Скажите, Вы меня любили? Маменька?
–Конечно любила. – удивилась Клавдия Ивановна этому неожиданному для нее вопросу. – Что за вопрос? – затем она спросила. – К чему этот вопрос?
Затем Олеся поинтересовалась:
–А Марью Вы любили?
На этот вопрос не было однозначного ответа. Весь ответ сводился к одному; любовь это лишь ненависть к человеку который порой хочет любви. Но любовь порой бывает жестока, и превращаясь лишь в жестокую ненависть по отношению к любящему человеку, претворяет ее в жизнь, и становиться невыносимо жестокой. Так что кто говорит, что любовь это лишь только что-то абстрактно-неземное чувство, те нагла врут. Врут, потому что любовь это лишь ненависть и порой презрение. Человек способен любить лишь самого себя, такого какой он есть на самом деле. А любить другого человека с его всеми недостатками и пороками это ни то что сложно, просто невыносимо тяжело. И из этой тяжести непосильной любви вырастает ненависть, и непреодолимая стена. Так что исходя из вышеописанного можно сделать однозначный вывод: человек не способен любить кого бы то ни было, он способен любить лишь самого себя.
–Конечно! – поспешно отпарила Клавдия Ивановна. – Что за глупый вопрос?
–Вы не ответили на него. – заметила Олеся Анастасиевна. – Лишь сказали поверхностно. – затем она заметила. – Вы сказали: конечно, что за глупый вопрос
Клавдия Ивановна тотчас же отпарила:
–А надо было сказать по-другому?
–Да. – подчеркнула Олеся Анастасиевна, и добавила. – Нужно было сказать, да или нет, и больше ничего. – она пронзающем взглядом посмотрела на мать, и словно требуя от нее однозначного ответа, спросила. – Да или нет.
В душе Клавдии Ивановны закипела буря. Буря смятение. С одной стороны она понимала, что всеми фибрами своей души она ее не то что ненавидела, а просто презирала. Ведь как уже было написано ране, она считала что Марья сломала ей и ее карьеру по политической жизни, и ее саму, ее жизнь. Сейчас, вспомнив обо всем этом, Клавдия Ивановна передернулась. Нет, конечно, это ни так. Она не передернулась в общем понимании этого слово. Ее передернуло что-то изнутри. Ее неостывшая ненависть и злоба передернули ее ни только все тело так, что со стороны казалось что ее тело свела судорога. Но и ее лицо, которое показало полное недовольство, а в глазах было видно презрение.