Мой граф
Шрифт:
Поскольку обе его руки были заняты, он не мог пока засунуть эту чертову штуку под сиденье, так что с этим приходилось подождать. И открывать дверцу, чтобы выжать ее, тоже было бесполезно – дождь по-прежнему лил сплошным потоком.
– И развяжи повязку, – сказал Грегори. – Нам надо будет высушить ее.
Пиппа помолчала.
– Не стоит.
– Ты
– Правда, – с надеждой проговорила она. – К тому же я не такая уж… – Она не закончила.
– Давай снимай ее, – велел он, оставив без внимания то, что она имела в виду. Может, она и не вываливается из корсажа, как многие светские дамы, но сложена, как греческая богиня, и крайне соблазнительна именно такая, какая есть. В сущности, ее скромные платья сводят его с ума, потому что он жаждет увидеть больше, почувствовать больше, как сделал только однажды и лишь чуть-чуть, прежде чем поцелуй резко прервался. – Уверен, тебе неудобно.
– Да. – Она вздохнула и приступила к процессу окончательного оголения своей верхней половины.
Звук разматываемой ткани был едва слышным, но все же различимым, и на Грегори накатило почти непреодолимое желание подглядеть. Один только быстрый взгляд украдкой поверх края. Если ее глаза опущены, она даже и не заметит, так ведь?
Но разумеется, Грегори не мог поддаться искушению. «Ты – джентльмен», – упрекнула его совесть.
Черт бы побрал эту его проклятую совесть.
Спустя несколько мучительных секунд Пиппа подняла над одеялом скомканную полоску ткани.
– Бросай ее, – сказал он.
Комок с чавкающим звуком шлепнулся ему на сапог.
– Мне нужна сухая рубашка. – Ее слова пронизала паника. – И сюртук. Пожалуйста, поскорее.
Ох, в какую же кашу могут превратиться мужские мозги в присутствии полуголой женщины! Но она полуголая замерзшая леди, и обязанность Грегори – помочь ей.
– Тогда ты должна подержать этот край одеяла. – Он потряс левый угол.
Когда она взяла его, Грегори вытащил у себя из-за спины сухую рубашку и свободной рукой подал Пиппе поверх одеяла. Угол одеяла вновь сменил владельца, и она быстро облачилась в сухую рубашку.
Тот же маневр был проделан и с сюртуком. Прямо цирковой трюк какой-то. Грегори – лев, а Пиппа – слабая, беззащитная девушка.
– Лучше? – поинтересовался он, прислушиваясь к шороху и сопению – одеяло ходило ходуном от ее усилий.
– Лучше. – Наконец она потянула импровизированную
В глазах и складке губ таилось легкое беспокойство, но в сухой рубашке и пиджаке Пиппа уже выглядела намного лучше: бодрой, здоровой, даже соблазнительной – как будто приняла холодный душ под водопадом, насухо вытерлась полотенцем и постояла перед огнем. Как же это невозможно очаровательно, что она выглядит так хорошо, когда сидит на сыром сиденье во все еще мокрых насквозь панталонах.
– Ох, как здорово снова почувствовать свою верхнюю половину в тепле, – проговорила она, но при этом зубы ее стучали как молоточки.
Грегори спрятал свою озабоченность за твердым взглядом.
– Давай сделаем то же самое и с нижней половиной. Я сниму с тебя сапоги.
– Я могу сама.
– Позволь мне, – сказал Грегори. – А пока я буду их стаскивать, почему бы тебе не укутаться в плед?
– Ладно, – отозвалась она немного нервозно.
Он взялся за одну тонкую икру, стараясь не думать о том, какая она изящная, и сапог стащился с громким чавкающим звуком, за которым последовала длинная струйка воды.
– Прямо целое наводнение, – пробормотала Пиппа.
Когда их взгляды встретились, Грегори обрадовался, что ее глаза весело поблескивают. Это послало приток тепла куда-то в область сердца – весьма нежелательный приток.
– Вторую, – напомнил Грегори, как будто Пиппа была ослушавшимся солдатом, и искорки погасли.
Это хорошо. Ни к чему им это дружеское общение, когда он держит ее ногу. Если Грегори пойдет по этому пути, тот приведет его в такое запретное место, о котором он даже думать не должен. По существу, Грегори был так раздражен на себя, когда взялся за ее сапог, что дернул слишком резко, и ее пальцы зацепились за его ногу.
– Извини, – прошептала Пиппа.
Грегори бросил на нее взгляд, полный неодобрения, и попробовал удовлетвориться тем, что из второго сапога не вытекло воды.
– Остальное я сама сделаю, – предложила Пиппа.
– Давай я стащу чулки, – сказал Грегори. – А ты откинься назад – желательно подальше – и грейся.
В этот раз она не возражала, и ее щеки вспыхнули, когда он начал стаскивать с нее мокрый чулок. Грегори приходилось стараться изо всех сил, чтобы выполнять свою задачу совершенно бесстрастно, без малейшего намека на интимность. Лодыжка ее была великолепна, здорового бледно-розоватого цвета, но вот стопы, когда обнажились, оказались слегка посиневшими.