Мой хозяин
Шрифт:
— Что? — грубо, не скрывая раздражения, переспросил я.
Хотел её дико, и плевать на не проходящее грызущее чувство внутри, не оставляющее меня с того самого момента, как я увидел их двоих, прижимающихся друг к дружке, как два замёрзших котёнка.
— Ничего, — отозвалась она и тронула меня. Сама.
Мягко коснулась груди ладонью, провела вверх до плеча, потом — к вороту рубашки. Я почувствовал, как окаменели мои мышцы, а член стал таким твёрдым, что ткань джинсов приносила боль. Расстегнул ремень, затем ширинку. Девчонка посмотрела мне в глаза и принялась опускаться на колени. Я удержал её.
— Я задал
— Да… — Она растерялась. — Стэлла… Она спит. Она… — внезапно она всхлипнула, отступила, прижала ладонь к губам, замотала головой.
Я схватил её за плечо и резко развернул к себе.
— Я же приказал тебе — никаких слёз! — рыкнул, испытывая какую-то неконтролируемую ярость. От её неподчинения или ещё от чего — сам не понял.
— Прости. — Она попыталась взять себя в руки, однако я чувствовал, что получается у неё плохо. В подтверждение этого из уголка её глаза скатилась слезинка, а после вторая побежала по другой щеке. — Прости, — повторила и снова стала опускаться на колени.
— Хватит! — рявкнул я и, подняв её, толкнул к постели. Милана попятилась и упала на бок поверх покрывала. Её бледно-розовое платье было единственно действительно светлым пятном в этой комнате, и это доставляло мне странное удовольствие. Но сейчас я испытывал лишь злость. Её слёзы, её лицо, даже её покорность: меня злило абсолютно всё.
Милана вдруг закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Громко, в голос. Плечи её задрожали, вся она сжалась.
— За что они её так? — услышал я сквозь эти всхлипы. — Почему… Почему так? Она ведь живая… Она же тоже чувствует…
Говорила ли она это мне, я не знал, да и важно ли? Терпеть истерики я не собирался. Сделал шаг к девчонке, намереваясь заняться тем, ради чего и приказал её привести, но этим дело и закончилось. В паху всё ещё было тяжело, однако желание немедленно вставить в неё прошло. Дурацкий день и вечер такой же дурацкий! Правильно говорит мой батя — от баб одни только проблемы.
Да пошло оно! Отбросив все мысли, я схватил Милану за лодыжку и подтянул к себе. Задрал подол платья, прошёлся ладонями по бёдрам. Трусики на ней были полупрозрачные, и через тончайшее кружево я мог видеть её лобок. Она всё ещё всхлипывала, а щёки её были солёными и мокрыми. Прикусив её губу, я проник в рот языком. Почувствовал привкус слёз… Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт! Хреновы суки! И одна, и другая!
Зарычав, схватил Милану за волосы, и та зажмурилась, тихонько вскрикнула. Я чувствовал её беспокойное дыхание, дрожь, пробирающую её, чувствовал её напряжение. Да я могу любую взять, если мне захочется! Без вот этого всего блядства! Рыкнув, я разжал руку и поднялся с кровати. Рывком застегнул ширинку и, больше не глядя в сторону постели, вышел из спальни.
Милана
Всю ночь я провела со Стэллой. Долго сидела рядом и смотрела на неё в то время, как она спала. Слёзы сдержать не выходило, хотя я пыталась. Действительно пыталась, но это оказалось сильнее меня. Я плакала по нам обеим: по нашим жизням, нашим мечтам, нашей свободе, нашим желаниям. Мне хотелось снова обнять её и прижать к себе, но я боялась разбудить, боялась сделать ей больно. Вечером мы почти не разговаривали. Каждое слово давалось ей с трудом, и единственное, на что ей хватило сил — выпить бульон. Что с ней сделали, я боялась даже представить, да и понимала — вряд ли она ответит. Она сказала, что не согласилась обслуживать какого-то именитого политика — престарелого жирного борова, а когда тот попытался взять её силой, оставила на его щеке след от ногтей. Только в итоге обслужить его ей всё равно пришлось. Сложно сопротивляться, если тебя держат двое…
Встав с постели, я подошла к окну и осторожно, чтобы свет не потревожил беспокойный сон Стэллы, отодвинула штору. Скрылась за полотном и, уперев локти в подоконник, уронила голову на ладони. Что произошло в комнате Вандора, я не знала. Почему он не тронул меня? Из-за моей истерики? Он же сказал, что его злят мои слёзы… Но тогда почему меня не заперли в комнате? Почему позволили снова пойти к Стэлле? Почему не последовало никакого наказания? Может быть, мои слова, сказанные там, в магазине, оставили в его душе хоть какой-то след? Задрав голову, я рвано выдохнула. Из глубины комнаты послышался жалобный стон, и я поспешила вернуться к постели.
Стэлла не спала. Присев рядом, я осторожно тронула её ладошку и спросила:
— Как ты?
— До свадьбы заживет. — Она криво усмехнулась, хотя я понимала, что в усмешке этой нет ничего, помимо горечи.
Я погладила её по голове, убрала за ушко прядку тёмных волос. Как бы мне хотелось утешить её, сказать, что в конце концов всё будет хорошо…
— Дать тебе воды?
— Да, — шепнула она, и я, взяв с тумбочки стакан, протянула его ей.
Она сделала два больших глотка и снова откинулась на подушку. Закрыла глаза. Я забралась на кровать с ногами и прилегла рядом, стараясь её не касаться, но спустя минуту она сама придвинулась ближе. Ткнулась мне в плечо. У меня на глазах снова выступили слёзы. Нельзя. Нельзя мне плакать, тем более при ней. К чему это?
— Он тебя бьет? — Спросила Стэлла.
Я не сразу поняла, про кого она, и только когда до меня дошло, что спрашивает Стэлла про Вандора, ответила:
— Нет.
Он и правда ни разу не ударил меня. Нет, раз. В самый первый день, когда я полоснула его осколком по руке. Только теперь я в полной мере стала понимать, какую глупость совершила и что бы мог сделать со мной на его месте кто-то другой. Бережно погладила Стэллу по голове и поцеловала в макушку.
— Он хорошо ко мне относится.
— Почему он купил меня? — Она приподняла голову и посмотрела на меня сквозь темноту. Я различила черты её лица, блеск глаз. — Ты ему что-то сказала? Попросила?
— У меня вчера был день рождения. — Я улыбнулась. Чуть заметно, как могла в этой ночи, в этой ситуации. Как могла, держа в объятьях единственного человека, не оставившего меня в тот момент, когда мне было страшно. — Он искал для меня горничную. И вот…
— То есть я теперь твоя горничная? — Стэлла выдавила смешок. Сухой, лающий и тут же закашлялась. Я снова погладила её по волосам.
— Вроде того, — ответила шёпотом. — Отдыхай. Поспи.
Она вздохнула. Затихла и прижалась ко мне. Я знала, что она не признается, как ей больно, не признается, как ей плохо и потому не спрашивала. Просто обнимала её, гладила по голове и смотрела в тёмную стену, думая о том, что мне, должно быть, действительно повезло. Потому что… потому что на месте Вандора мог оказаться кто-то намного хуже. Кто-то, кто в жизни не прислушался ни к моим словам, ни к слезам. Кто-то, кому действительно бы было всё равно.