Мой истинный враг
Шрифт:
В какой-то момент это безграничное счастье так сильно давит на нее, что она не выдерживает – выходит на улицу и набирает номер Мэтта.
Она понятия не имеет, что скажет ему.
Страшно даже подумать. Поэтому она не позволяет себе опомниться – набирает и ждет, затаив дыхание.
Мэтт берет трубку сразу же. Ему хватает секунды, чтобы ответить.
– Ребекка? У тебя все в порядке?
В его голосе беспокойство такое острое, что Ребекка невольно улыбается. Она прекрасно его понимает. Это просто пришло
Очевидно, он чувствует то же самое.
– Да, в порядке.
– Просто ты никогда мне не звонишь.
– Я… Правда?
Она пытается вспомнить. И правда – никогда. И почему? Оказывается, его голос такой приятный, когда звучит через десятки миль от нее. Хотя, о чем это она? Его голос всегда, абсолютно всегда для нее приятный, и с этим ничего не поделать, какими бы смешанными не были ее чувства.
– Да. Не звонишь.
– А сейчас вдруг захотелось.
– Ребекка, ты пьяна?
Она слышит в его голосе улыбку и словно наяву видит, как растягивается, как освещается его лицо от этой улыбки. Такое хмурое, небритое лицо с щетиной, от которой у Ребекки всегда зуд в кончиках пальцев – ей постоянно хочется его трогать, гладить, проводить по его подбородку пальцами.
– Я выпила всего пару глотков пива.
– Тогда я не понимаю.
– Я тоже. Я тоже не понимаю, Мэтт.
Ей становится тяжело дышать.
Желание оказаться рядом с ним прямо сейчас – оно такое сильное и острое, что она едва не задыхается. Берет себя за горло и держит, как будто это поможет воздуху быстрее циркулировать.
Мэтт молчит – слушает ее дыхание. После чего сглатывает, и она ощущает, как грубеет его голос. По-хорошему грубеет, словно он напряжен, но только потому что она не рядом. Словно все его нутро сейчас тянется к ней, и он напряжен от возбуждения и предвкушения, потому что знает – вот-вот произойдет что-то.
Что-то так несвойственное им.
– Где ты? – спрашивает он, и голос его такой низкий, такой будоражащий.
Ребекка едва не теряет сознание.
– В баре.
– Я сейчас за тобой приеду.
– Нет, – резко отвечает она, а потом смотрит перед собой и понимает… Что да. Да и еще раз да. – Я сама приеду. Дома кто-нибудь есть?
– Родители с Эстер поехали на ужин к Филипу и Нолану.
– Значит… ты один?
– Да.
И это не просто «Да».
Это такое тугое, такое сильное, наполненное любовью и диким желанием «Да, да, да!»
Такое «Да», после которого нет пути назад.
Ребекка закрывает глаза и понимает, что больше не хочет оставаться здесь ни на секунды. Поразительно, правда? Здесь все ее друзья, люди, которые поддерживали в ней жизнь все эти годы, но прямо сейчас она хочет оказаться от них подальше.
– Я… Я сейчас, только найду ключи и…
– Уверена,
– Нет. Я скоро.
Она кладет трубку и начинает рыться к своем рюкзаке в поисках ключей от машины.
Руки трясутся, в горле горит. Она вываливает половину содержимого рюкзака на землю, чертыхается, наклоняется, чтобы сгрести все обратно.
А когда выпрямляется – перед ней стоит мужчина. Высокий мужчина в пальто и стильном шарфе. Он улыбается, и Ребекке на секунду кажется, что его лицо ей безумно знакомо.
Так знакомо, словно она не просто видела его однажды мельком в магазине, а будто знала его. Знала близко, отчетливо. Знала, как саму себя.
– Вот, вы обронили, – он протягивает ей ключи от машины.
Ребекка берет их в руки, слегка касается пальцев мужчины своими.
Его глаза…
Они такие голубые и яркие. Где же она их видела?
– Спасибо, – шепчет она, не в силах отвернуться.
Мужчине не больше сорока, он высокий, статный, есть в нем что-то смутно родное, и Ребекка чувствует, как сердце разгоняется у нее под ребрами, выбивая какой-то ускоренный ритм.
– Всего хорошего, – отвечает он и отходит.
Ребекка еще пару минут смотрит ему в спину, а потом смахивает это странное ощущение, тряхнув головой. И как будто ничего не было. Наваждение проходит так же быстро, как и появилось.
Когда она входит в дом, верхний свет горит только на кухне. В гостиной бледно светит настольная лампа. Мэтт сидит на диване у телевизора, но, увидев ее, встает и выглядит…
Ох.
Как будто прямо сейчас влюбляется в нее снова.
Как будто Ребекка становится его душой в эту самую секунду.
Они оба словно сейчас встречаются и вот-вот познакомятся, но уже знают, что созданы друг для друга.
– Ребекка, – говорит он тихо.
Она хочет броситься к нему и обнять так крепко, чтобы слиться с ним. Чтобы горло перехватило, ей не нужен воздух, когда он рядом.
Но она ступает осторожно, шаг за шагом, пока они не оказываются так близко, что она может чувствовать его запах и ощущать, как горит его кожа под футболкой.
– Я…
Он не дает ей договорить.
С глубоким, гортанным стоном хватает ее и вжимает в себя, целуя.
Ребекка отвечает на его поцелуй так, как будто он – вода, а она шла по пустыне всю свою жизнь.
Будто его губы – это ее стихия, ее жизнь, ее кислород.
Она целует его, крепко держась за его плечи, потому что уверена – если он отпустит ее, то она рухнет на пол замертво.
Они целуются, и мир замирает. Он не существует. Ничего нет вокруг, только он и она, одна живая масса в пустоте.
Язык Мэтта скользит в ее рот, Ребекка принимает его с удовольствием, с благодарностью, скулит, словно сама стала волком и вот-вот обратится.