Мой любимый – муж сестры
Шрифт:
Повисает такая красноречивая пауза, что мне хочется испариться или хотя бы провалиться этажом ниже.
– Я пойду руки помою, – нарушает тишину Артём.
Он исчезает, и на короткое мгновение мне становится легче, но тут же вспоминается целая коллекция моих трусиков на сушилке в ванной, среди которых и любимые застиранные повседневки в дурацких слониках и с размахрившейся кружевной резинкой…
– Стой! – взвизгиваю я и бросаюсь следом за Артёмом, но Машка властно перекрывает проход рукой и, окинув меня тяжёлым взглядом, указывает подбородком
– Ну-ка, дорогуля, на пару ласковых…
Плотно прикрывает за нами дверь, прежде чем гневно зашипеть:
– Ну и как это понимать?!
– Хороший вопрос! – Меня всё ещё потряхивает, но нападение, как известно, лучшая защита, поэтому я аж на цыпочки привстаю: – Ты с ума сошла? Почему не предупредила, что притащишь его? Ты, типа, не знала, что я могу быть неожиданно полуголая?
Она знает, для нас рассекать в одном нижнем – нормальная домашняя обстановка, поэтому немного сбавляет тон:
– Ник, ну ты же могла просто крикнуть, чтобы мы не входили, или обязательно было этот цирк устраивать?
Открываю рот, чтобы огрызнуться… но лишь глупо захлопываю. Сказать нечего. Я действительно дура, что не сделала именно так. Просто настолько перепугалась, что мозг отшибло. Что ж, крыть нечем, поэтому сцепляю руки на груди и включаю обиженку:
– Подумаешь, рубашку взяла, прям трагедия! Следующий раз вообще голой останусь, поняла? Поэтому, если не хочешь, чтобы твой дорогуля заценил мои формы, будь добра, предупреждай, когда решишь притащить его сюда снова! Устроила тут проходной двор! Мне, между прочим, тишина нужна, чтобы нормально заниматься!
Когда Машка собирается ответить что-то не менее едкое, мы обе слышим, как Артём выходит из ванной, и сестра тут же снова понижает голос до шёпота:
– Хорошо, предупреждаю: отныне он может появиться здесь в любой момент, потому что у него теперь есть свой ключ. Так что впредь, изволь, пожалуйста, ходить одетой! Причём, одетой в свои вещи!
– Ключ?! Да с какой стати? Может, ты ещё и ночевать его сюда притащишь?
– А вот это тебя точно не касается.
– Да ты что! А ничего, что я тоже здесь живу?
– Ну и живи, кто не даёт? Забирай себе эту комнату и хоть на голове тут стой, но, когда будешь выходить на общую территорию, веди себя как нормальная!
– Общую территорию? – Ушам своим не верю. Буквально задыхаюсь от возмущения, но перейти на полный голос не могу при всём желании. – Маш, это у тебя от гормонов временное помутнение или реально крыша поехала? Ты себя слышишь, вообще?
– Крыша от гормонов поехала у тебя, Ника, но оно и понятно, тебе по возрасту положено. А я всего лишь призываю тебя повзрослеть. Хоть немножко! – Она тычет мне в нос сложенными в щепоть пальцами и, дофига довольная собой, уходит, а я так и остаюсь с отвисшей челюстью.
Нет, поговорить на повышенных мы с ней и раньше практиковали, для нас это своего рода «игра с коготками», когда мы полушутя и совершенно неосознанно отрабатывали друг на друге приёмы «взрослой» стервозности, но то, что произошло сейчас…
Сижу, тупо пялясь в пространство перед собой, и не понимаю, как теперь себя вести. Как «нормальная»? То есть, как Машка скажет? Да с какой стати?! Она мне кто, мать что ли? Хозяйка? Барыня-государыня?
Потом слышу приглушённый стенами голос Артёма, и вспоминаю про свои труселя в ванной. Морщусь, сжимая кулаки и поджимая пальцы на ногах. Блин, блин, блин! Позорище-то какое! И ладно бы там какой-нибудь Костик или Игорёк из бывших, да даже этот Саня из комобра, но Артём… Блин!
Осторожно открываю дверь, прислушиваюсь. Сладкая парочка на кухне, Машка хихикает, как будто ничего не случилось. Как будто она тут хозяйка положения. Овца, блин!
Крадучись проникаю в тёмную ванную, наощупь собираю с сушилки своё бельё и сбегаю обратно в спальню. Снова сижу взаперти, хотя и понимаю, что это, во-первых, глупо, а во-вторых – с какого, спрашивается, хрена?!
Но заставить себя выйти не могу. Стыдно.
Так проходит ещё с полчаса. Парочка на кухне словно забыла о моём существовании. Интересно, что Машка ему сказала? И что он сам обо всём этом думает?
Что-что… Что я застрявшая в пубертате дура, которая фетиширует его личные вещи. Блин…
Между тем в комнату начинает проникать аромат жареной колбасы, настолько чарующий, что урчание моего желудка почти заглушает приступы стыда. Да в конце-то концов, я что, виновата, что они припёрлись без предупреждения?!
В знак протеста переодеваюсь в демонстративные мини-шорты и легкомысленный топик и, взбив волосы в фривольный пучок на самой макушке, заявляюсь на кухню. Делая вид, что не замечаю сладкую парочку, расхлябанной походкой прохожу к плите, поднимаю крышку со сковороды… А там пусто! То есть, эта овца вот так показательно ставит меня на место, или что?
– Ты же вроде не ешь после шести? – ехидно, прямо на ходу выдумывает Машка. – Эти твои детские дурости про девяносто-шестьдесят-девяносто?
– Ты снова всё перепутала, – вынимая из холодильника палку полукопчёной, майонез и вообще всё подряд, язвлю я в ответ, – это ты у нас не ешь после шести, потому что, хочешь не хочешь, а пора уже следить за собой. К тому же, в ресторанной доставке нет яичницы с колбасой, а делать самой, это же… У-у-у!
Многозначительно умолкнув, сооружаю себе чудовищно-гигантский бутер. Наливаю чай, сажусь за стол.
– Ну понятно, – глянув на бутерброд, наигранно вздыхает Машка. – Сначала всё подряд, а потом снова рвоту вызывать. И когда ты уже повзрослеешь?
У меня аж челюсть замыкает. Вот овца! С трудом докусываю начатое, жую, параллельно придумывая, чего бы такого зарядить в обратку. Машка же остервенело расчленяет яичницу ножом и вилкой и упорно игнорирует мой фривольный наряд. Но я-то чувствую, что её буквально раздирает от злости!
А между нами сидит явно смущённый происходящим Артём. И тяжёлая, такая, гнетущая пауза…