Мой любимый враг
Шрифт:
– Ты просто расстроена сейчас…
– Я просто поняла вот что. Ты хочешь быть хорошим и для мамы, и для меня. Но в нашей ситуации это невозможно. Тебе всякий раз придется выбирать между нами. Снова и снова. Вчера ты выбрал маму. Как бы я ни понимала умом, что это правильно. Что нельзя бросить мать … Что это вообще единственно возможный поступок… как бы я ни одобряла, но в душе мне плохо… невыносимо. Это просто раздавило меня. И я знаю, что это эгоистично… и я не имею права так говорить, но я не хочу быть на второй роли…
– Да почему? Ты вовсе не на второй!
– Не обманывай себя. Если такая же ситуации повторится, ты снова выберешь
– Да почему ты считаешь, что обязательно придется выбирать, еще и постоянно?
– Да потому что так оно и есть! – вспылила вдруг Таня. – Ни мой отец, ни твоя мать никогда не смирятся с нашими отношениями. Разве ты не понимаешь? Чтобы мы могли быть вместе, нам оставалось либо отсечь от себя наших родных, наплевав на их вражду, либо им врать, либо… расстаться. Врать не вышло. А отсечь свою мать ты никогда не сможешь.
За минувшую ночь я, видимо, совершенно отупел. И Танины слова впечатывались в мой застывший мозг как раскаленное клеймо, но ответить ей, возразить, переубедить – не получалось. В душе клокотало и жгло. Хотелось взвыть, разбить костяшки о стену, но ни единого довода не приходило на ум, словно в голове – глухая пустота.
– Твоя мать всегда будет стоять между нами, вот и всё.
Эта ее последняя фраза неожиданно задела. Я и сам не понял, но словно сработал переключатель. Мгновение назад меня ломало от её слов про то, что нам надо расстаться, жгло под ребрами, отчаянно хотелось кричать: «Нет, не надо!». И вдруг как отрезало. Внутри стало пусто и холодно. С ледяной ясностью я понял: нам не надо расстаться, мы уже расстались.
Я сунул руку в карман куртки, нащупал там зарядное устройство, которое прихватил для Тани. Протянул его ей.
– Это тебе. Зарядка для телефона.
Она взглянула, и на миг лицо её едва заметно исказилось как от болезненного спазма. Но в следующую секунду она холодно сказала:
– Я сейчас.
И скрылась в квартире. Через пару минут вышла снова, держа в руке мой сотовый.
– Вот, возвращаю.
– Зачем?
– Ну, он же твой. А мне он больше не нужен.
Ещё не понимая её до конца, я взял телефон. А потом она протянула ещё что-то, зажатое в кулаке.
– И это тоже забери.
– Что это?
Она разжала пальцы, и я увидел на её ладони браслет. Который подарил ей на день рождения. Я смотрел на неё и чувствовал, как к щекам прихлынула кровь. Зажгло так, словно мне в лицо плеснули кипятком.
– Зачем ты так-то? – глухо произнес я.
– Просто забери. Пожалуйста. Прошу! – она вдруг снова начала заводиться и совать мне его, точно он жег ей руку. – Забери! Мне он не нужен!
Я молча развернулся и стал спускаться по лестнице. И тут почувствовал, как этот злосчастный браслет шорохом проскользнул по рукаву куртки и упал на ступеньку. За спиной тотчас захлопнулась дверь. Таня ушла…
48
– Я решил пока не уезжать, – выйдя из гостиной в холл, сообщил отец, когда я вернулся домой. Посмотрел на часы: – Сейчас дождусь, когда Ксюша проснется, позвоню…
Произнес он это всё таким тоном, словно чуть ли не про подвиг рассказал.
Я молча разделся, прошёл мимо него. Отец сам ко мне
– Ну, ты как?
Самый идиотский вопрос. Для чего его вообще задают? Что на него можно ответить? Что ощущение, будто меня, как подопытную лягушку, заморозили в азоте? Что я, вроде и жив, но как будто мертв?
Я промолчал. И только теперь заметил, что почти час сижу и бессмысленно пялюсь в темный экран монитора.
– Что, переживаешь? Не переживай раньше времени. – Отец держался за спинку кресла, в котором я сидел, и подергивал её влево-вправо, и это отдавало в спину и раздражало неимоверно.
Я поднялся, встал у окна. И теперь так же бессмысленно и тупо уставился во двор. На ели, чьи ветки, выглядывающие из-под сугробов, казались почти черными, на заметенную снегом дорожку до ворот…
Мне хотелось, чтобы отец ушёл, не стоял над душой, а ещё лучше – чтобы уехал. Но я понимал – надо, чтобы он остался. Мало ли как пойдет с мамой, вдруг что-то понадобится срочно. Возможно, как только её стабилизируют, можно будет и правда перевезти её в лучшую клинику. В таких делах он незаменим, хоть и, по большому счету, ему на неё всё равно и уже давно.
Он ещё повздыхал, покряхтел и наконец оставил меня одного.
Тупое ожидание убивало. Вот только чем заняться – я не знал. Не мог себя заставить даже переодеться. На самом деле я, как мог, цеплялся за это заторможенное состояние, потому что знал – потом будет ломать нещадно.
Надо всё же что-то делать, решил я, хотя бы на автомате, чем-то заполнять пустоту, пока совсем не свихнулся. Поэтому сходил в душ. Потом спустился на кухню выпить кофе, который показался мне до отвращения горьким. Но хоть горячим. Отпил глоток, и пустой желудок обожгло.
Из гостиной донеслось отцовское воркование:
– Ксюшенька, ты уже проснулась? А как там наш богатырь? Спит ещё… Ну, поцелуй его от меня, как проснется. Да, сам поцелую… когда вернусь… Нет, не сегодня… я потому и звоню… пришлось отложить вылет… да, кое-что случилось… тут, в общем, у Светланы инфаркт, она в реанимации… ну, ты же понимаешь, я не могу сейчас оставить Димку одного, он и так переживает… Да почему? Ну нет, ненадолго… Ну, как только ей станет лучше… Ксюшенька, подожди, не заводись… Говорю же, как только станет немного лучше, я сразу же… ну, откуда ж я знаю, когда… Один вернусь, да. Димка тут останется… ну, не хочет. С матерью хочет… Я по тебе, конечно, скучаю, котенок… И люблю… да, больше всех на свете…
Отец вошёл на кухню с таким видом, будто успешно выполнил неимоверно сложную миссию и теперь крайне доволен собой. Распахнул створки холодильника, но его там ничто не заинтересовало.
– Может, закажем что-нибудь из еды? – предложил он.
– Как хочешь, – пожал я плечами. Мне хотя бы кофе удержать в желудке. Мутило от всего.
Позже позвонила Ольга Константиновна. Засыпала вопросами: почему опять не в школе, на следующей неделе заканчивается семестр, а я пропускаю, уже не первый раз, и ее даже вызывал директор поругать… Она говорила и говорила, перескакивала с одного на другое, умудряясь увязать всё вместе: и проблемы со сдачей зачетов (в этой гимназии практиковали систему промежуточных зачетов между четвертями), и какой-то предел допустимых пропусков, и то, что ее накажут из-за меня, и даже подготовку к новогоднему мероприятию и поездку куда-то на каникулах всем классом.