Мой любовник
Шрифт:
Двинувшись еще выше к ее бедру, Джон оставался на его внешней стороне. Последнее, что ему хотелось, так это чтобы она беспокоилась, о его приближении к заветному месту, и когда он добрался до ее бедра, то остановился и снова взял мыло.
Сполоснув ее ногу, он похлопал по второй лодыжке и почувствовал облегчение, когда она услужливо предоставила ему шанс проделать то же самое и со второй ногой.
Неспешный массаж, размеренное движение рук, постепенное продвижение… и только по внешней стороне
Закончив, он поднялся, прохрустев коленями, кода выпрямился во весь рост и подставил ее под струи воды. Снова поддерживая ее за руку, он передал ей мыло, чтобы она смогла вымыть все остальное.
— Джон? — позвала она.
Было так темно, что он просвистел в ответ мол: «Что?»
— Ты такой хороший мужчина, тебе известно об этом? Действительно хороший.
Она потянулась и взяла в ладони его лицо.
Все произошло так быстро, что он и опомниться не успел. Позже он будет воспроизводить все снова и снова, растягивая момент до бесконечности, переживая его… снова и снова.
Однако, она тут же опустила руки. Это был порыв с ее стороны. Целомудренное вознаграждение, в благодарность за полученную целомудренную услугу.
Хекс поднялась на цыпочки и прижалась губами к его губам.
Ох, такие мягкие. Ее губы были невероятно мягкими и нежными. И очень теплыми.
Контакт был слишком мимолетным, но с другой стороны, он мог продолжаться часами и все равно оставался бы недостаточно долгим.
— Приляг со мной, — попросила она, открывая дверь душевой и выходя наружу. — Мне не нравится, что тебе приходиться лежать на полу. Ты заслуживаешь гораздо большего.
Как в тумане, он выключил воду и последовал за ней, принимая полотенце, протянутое ему. Они вместе вытерлись, потом она завернула в него все свое туловище, а он — только бедра.
Выйдя, он первым оказался у больничной койки, и казалось было самой естественной вещью в мире — широко раскрыть свои объятия. Если бы он подумал об этом, то не сделал бы этого делать, но он не думал.
Что было неплохо.
Потому что она подошла к нему, и как вода в душе, пропитала его своим теплом, просачиваясь прямо в его кожу и в его мозг.
Но, естественно, Хекс проникла еще глубже. Как и всегда делала.
Он словно отдал ей свою душу, впервые увидев ее.
Когда он выключил свет, и она сильнее прижалась к нему, это ощущалась так, словно она насквозь прожгла его заледеневшее сердце и поселилась там, растопив его душу своим теплом, когда он сделал первый честный-по-отношению-к-Богу глубокий вдох за несколько месяцев.
Джон закрыл глаза, не собираясь засыпать.
Он все же он уснул. И очень, очень хорошо.
ГЛАВА 30
В комнате для персонала в особняке Самсона, Дариус
— Благодарю вас, — сказал он, поднимаясь на ноги и кивая женщине. — Я ценю вашу откровенность.
Доджен низко поклонилась.
— Умоляю, найдите ее и верните домой, господин.
— Мы постараемся именно так и сделать. — Он взглянул на Тормента. — Не будешь ли ты так любезен, привести управляющего?
Тормент открыл дверь для миниатюрной женщины, пропуская ее в пред, и оба вышли за дверь.
В их отсутствие Дариус ходил кругами по голому полу, его кожаные ботинки описали круг у письменного стола в центре комнаты. Горничная ничего важного не поведала. Она была совершенно открыта и скромна — и не добавила ничего нового в решении этой головоломки.
Тормент вернулся с управляющим и снова занял позицию прямо около двери, соблюдая тишину. Что было кстати. Вообще-то, во время допроса гражданского, нет необходимости более чем в одном следователе. Однако, от мальчишки была иная польза. Его проницательный взгляд ничего не упускал, поэтому, возможно бы нашлось что-то, что он мог подметить из того, что мог упустить Дариус во время допроса.
— Благодарю за вашу беседу с нами, — сказал Дариус управляющему.
Доджен низко поклонился.
— Для меня удовольствие быть полезным вам, господин.
— Безусловно, — пробормотал Дариус, присаживаясь на твердый табурет, который использовал при разговоре с горничной. Доджены по природе своей были склонны к соблюдению протокола и поэтому предпочитали, чтобы в данной ситуации высшие инстанции сидели, в то время как они оставались стоять. — Как вам угодно, управляющий.
Еще один низкий поклон.
— Я Фритцзелдер Перлмуттер.
— И как долго вы пробыли с семьей?
— Я родился семьдесят семь лет назад. — Управляющий убрал руки за спину и расправил плечи. — И с гордостью служил семье с пятой годовщины моего рождения.
— Длинная история. Так вы хорошо знали дочь?
— Да. Она достойная женщина. Ее рождение — радость для ее родителей и всего рода.
Дариус внимательно посмотрел в лицо управляющего.
— И вы не знали ничего такого… что могло бы привести к такому исчезновению.
Левая бровь слуги дрогнула один раз.
Затем последовала долгая тишина.
Дарий понизил голос до шепота.
— Если это облегчит вашу совесть, у вас есть мое слово как Брата, что ни я, ни мой коллега никому не раскроют то, что вы скажете. Даже самому королю.
Фритцзелдер открыл рот и вздохнул через него.
Дариус продолжил соблюдать тишину: Подталкивание бедного мужчины, только замедлит процесс откровения. В итоге, он либо заговорит, либо нет и поощрение, только задержит его решение.