Мой мальчик
Шрифт:
Ну и я в свою очередь, тоже постаралась соответствовать. Грубо придавила его руки к столу и пошла в отрыв. Так активно, я бедрами не работала тоже надо признать, уже давно.
За попытку потрогать грудь руками, когда я убрала руки, муж довольно ощутимо получил по морде и прибалдев, тоже начал активно двигать бедрами, включаясь, в мой ритм. Я насаживалась на его такие родные и привычные восемнадцать сантиметров полностью, до упора. Так, что ощущала своими половыми губами его горячую, увеличившуюся плоть и терлась об нее, извиваясь всем телом. Было и больно, и невероятно приятно,
Муж так громко стонал подомной, а я, закрывая глаза, снова видела Егора. Наша с ним страстное прощальное соитие у стены.
Этот невероятный, порочный коктейль из воспоминаний и ощущений безумно возбуждал! Я двигалась все быстрее, прогибалась все ниже. Ей-богу, сама не знала, что мое тело так может.
Я чувствовала, как лоно мое сокращается, как соки мои сбегают вниз, на мужа.
Я трижды успела достигнуть придела наслаждения, пока муж, схватив меня за бедра, нетерпеливо вбивался в меня, в стремление к предельному наслаждению. Он так кричал, что мне пришлось довольно ощутимо сдавить его горло. Что, судя по всему, и помогло ему достичь пика.
Спустя минуту, он все еще тяжело дышал и вздрагивал от пережитого удовольствия. Моя голова, тоже нещадно кружилась сейчас, поэтому покоилась на его груди. Я чувствовала себя ровно так же, как после двух бокалов хорошего шампанского. Слабость во всем теле, лёгкое головокружение и глупая улыбка на губах.
– Ты невероятная, неповторимая, лучшая! – хвалил муж, отдышавшись и гладя мои волосы. – Хочу, что б ты всегда была такой как сейчас.
– Буду. Обещаю.
– Ты ведь думала обо мне сейчас? Правда?
Глава 12
– В отличие от некоторых, я знаю себе цену.
Загадочно изрекла я, соскальзывая с мужа на пол. Аккуратно подтёрлась бумажным полотенцем, что тоже нашлось на полу, быстро оделась, с удовольствием думая, что, Валя то права оказалась: страсть в муже проснулась, когда он подумал о том, что я могла принадлежать другому мужчине. Приревновал. Значит, действительно излишне его расслабила. Не порядок.
На удивление, сейчас, у меня не было и тени мысли о разводе. Наоборот, появился азарт доказать мужу, что я – лучшая. Хотелось быть такой, чтоб и в голову не пришло ему больше смотреть на других. Наверное, слишком много мы пережили, слишком сроднились за эти годы, чтоб вот так просто хлопнуть дверью сейчас. Тем более что постоянных отношений там нет, и не было. А теперь, получив такой щелчок по носу от Комарова, он и вовсе успокоиться, не дурак.
Единственное, что пугало до дрожи, до животного ужаса, что реально хотелось бежать от него без оглядки, это тот приказ убить женщину и избить любовницу за нарушение поставленных им правил.
Я просто отказывалась верить в то, что МОЙ муж способен свои дела решать именно так! Самое ужасное, что он отдал приказ с лёгкостью, не думая. Значит, не в первый раз уже так поступает. Выходит, мой муж – бандит? Убийца? И чужая жизнь для него ничего не значит?
Это приводило в ужас до зубной дрожи и наталкивало на ужасающе выводы. Ведь если он легко поступает так с другими, значит и со мной сможет поступить точно так же однажды, когда стану неугодной помехой.
Впрочем, меня и убивать не придется, про психушку он тоже не зря говорил, тем более что диагноз у меня и вправду есть.
В тринадцать лет, когда проснулась от того, что пьяный отчим вылизывает меня между ног, кричала как сумасшедшая, сорвала голос. Вырывалась, но мои руки были привязаны к железной спинке кровати, а мои ноги он крепко удерживал разведенными руками. Нет, девственности он меня не лишал, боялся, что пойду к гинекологу и тогда ему несдобровать. В те времена половая жизнь в тринадцать лет, это неслыханно, немыслимо и однозначно насилие. Но вот трогать, щупать, вторгнуться пальцем или языком, норовил постоянно. Я пыталась поговорить с матерью.
– Мам, зачем он тебе? Он же пьет, бьет тебя! Я слышу, как ты плачешь! Давай уедем к бабуле?
– К бабуле? В коммуналку на двенадцать квадратов? Спятила? – рявкнула мать.
Я тогда не понимала, почему она так орала. Только теперь понимаю, за больное я ее задевала. Она и сама сбежать хотела от тирана, но боялась.
– Тогда отпусти меня к ней. Пожалуйста! – взмолилась, давясь слезами.
– А в прачечной мне кто помогать будет? Тебе деньги лишними стали? И так с хлеба на воду перебиваемся! Второй месяц одни макароны да манку жрем.
– Мам, дядь Валера, трогает меня там, где нельзя.
Выдавила из себя, давясь горькими слезами, стыдом и отчаяньем.
Мать, которая в этот момент стояла у плиты и помешивала кипящие макароны, уронила шумовку. Медленно развернулась, схватила скалку и хотела врезать мне ей по лицу, но я успела увернуться, и удар пришелся в плечо. Безумная боль затмила мое сознание.
– Еще раз услышу такое – язык вырву! Поняла меня, тварь?! Ты ему никто и звать тебя никак! А он все для тебя старается сделать, как для родной! Сапожки купил! Сережки, серебряные на день рождения, пожалуйста! Торт огромный – пожалуйста! И это при том, что мы ливерную колбасу раз в месяц видим! Все для тебя! Все! И чем ты платишь! Неблагодарная!
Глаза и разум матери застилала ярость, я поняла, что не смогу до нее достучаться, чтобы ни сказала.
В тот день в ванной, я вскрыла вены на обеих руках. Но этот ублюдок выломал дверь и меня спасли. Благодаря чему я и попала на учет к психиатру.
Мама долго плакала и извинялась, мол, я понимаю, ты хотела, как лучше. Хотела меня защитить, но на дядю Валеру клеветать не надо. Это их жизнь, и они сами разберутся. Меня-то он не обижает.
Тогда окончательно поняла, что разговаривать с ней бесполезно. Она мне никогда не поверит.
Месяца на два все затихло, а потом снова возобновилось, когда мать уходила на ночные смены.
Я перестала мыться, надеясь вызвать отвращение, но поганец стал мыть меня сам, насильно. Связывая руки и ноги верёвками, чтобы не брыкалась.
Топил меня, долго держа голову под водой. Видимо стращая. А я и не думала за жизнь держаться. Возьми, да и выпусти весь воздух из легких. Он меня откачал тогда, а на утро мать отвезла меня в отделение для душевно больных. Муж ей насвистел про вторую мою попытку суицида.