Мой мальчик
Шрифт:
Уилл не знал, насколько серьезно следует относиться ко всяким анкетам, но не собирался размышлять на эту тему, ведь то, что журнал для мужчин признал его крутым парнем, было для него огромной победой, а такими моментами стоит дорожить. Как отвесные скалы! Да, круче вряд ли что бывает! Он закрыл журнал и положил его в стопку таких же – которую держал в туалете. Все журналы он, конечно, не хранил, потому что покупал их слишком много, но этот он точно выбросит не скоро.
Иногда Уилла интересовал вопрос – не часто, потому что на исторические размышления его тянуло довольно редко, – как такие, как он, могли бы выжить шестьдесят лет назад. («Такие, как он» были, по его разумению, особой группой; правда, шестьдесят лет назад таких, как он, быть не могло, потому что тогда ни у кого не могло быть отца, который заработал бы состояние подобным образом. Так что, размышляя о таких, как он, Уилл имел в виду не кого-нибудь точно такого, как он сам, а просто людей, которые целыми днями ничего не делали, да и не стремились к этому.) Шестьдесят лет назад ничего, что ныне помогало Уиллу скоротать день, просто не существовало: не было ни дневных телешоу, ни видеофильмов, ни глянцевых журналов, и, как следствие, не было никаких анкет. И хоть музыкальные магазины, очевидно, существовали, ту музыку, что он теперь слушал, тогда еще не изобрели. (Сейчас он слушал «Нирвану» и Снуп Догги Догга, и даже теперь, в 1993 году, сложно было найти нечто похожее на них по звучанию.) Значит, таким, как он, в те времена оставались только книги. Книги! Ему точно пришлось бы найти работу, иначе он бы просто свихнулся. А сейчас все просто. Выбор даже слишком велик. Необходимость жить собственной жизнью отпала; достаточно просто подсматривать из-за забора за жизнью других, какой она представляется по газетам, по сериалу «Ист-Эндерз», по фильмам, изысканно-грустному джазу или убойному рэпу. В двадцать лет Уилл удивился и, пожалуй, огорчился бы, узнав, что к тридцати шести годам так и не обзаведется собственной жизнью. В тридцать шесть лет его это уже не огорчало: так меньше суеты.
Суета! Дом Джона, друга Уилла, был ею переполнен. У Джона и Кристин было двое детей – второй родился на прошлой неделе, и Уилла позвали на смотрины. Он не мог отделаться от мысли, что их квартира – полнейшее безобразие: разноцветные пластиковые кубики разбросаны по полу, видеокассеты свалены без чехлов у телевизора, а белое покрывало на диване, кажется, использовали как огромный кусок туалетной бумаги, хотя Уилл все же предпочитал думать, что это пятна шоколада… Как люди могут так жить?
Пока Джон готовил ему на кухне чай, вошла Кристин, держа на руках малютку.
– Это Имоджин, – представила она.
– Да, – кивнул Уилл. – Конечно.
Что говорить дальше? Он точно знал, что нужно что-то сказать, но никак не мог вспомнить, что именно.
– Она…
Нет. Не вспомнить. Он сосредоточил внимание на Кристин.
– Ну а как ты, Крис?
– Ну, ты ж понимаешь. Немного устала.
– Берешь от жизни все?
– Нет. Просто только что родила.
– Ах да. Конечно. – Разговор опять съехал на этого проклятого ребенка. – Это дело нелегкое.
Он специально отложил визит на неделю, чтобы избежать разговоров на эту тему, но не получилось.
Вошел Джон с подносом и тремя кружками чаю.
– Сегодня мы отправили Барни к бабушке, – заявил он, как показалось Уиллу, абсолютно не к месту.
– Как Барни?
Барни было два года, в чем и состояла его основная суть, поэтому ни для кого, кроме собственных родителей, интереса он не представлял. Тем не менее по причине, о которой можно было только догадываться, от Уилла ждали какой-то реакции.
– Спасибо, нормально, – ответил Джон. – Он сейчас такой непоседа и к тому же все время ищет, что бы такое сотворить с Имоджин, но… он прелесть.
Уилл видел Барни и имел возможность убедиться, что тот отнюдь не прелесть, так что просто пропустил этот комментарий мимо ушей.
– Ты-то как поживаешь, Уилл?
– Спасибо, нормально.
– Собственной семьей пока обзавестись не собираешься?
«Да я скорее съем грязный подгузник Барни», – подумал Уилл.
– Пока нет, – ответил он.
– Мы за тебя беспокоимся, – посетовала Кристин.
– Спасибо, но меня все устраивает.
– Может, и так, – самодовольно сказала Кристин.
От этих двоих его начало тошнить. Плохо уже то, что они сами завели детей; так зачем усугублять совершенную ими ошибку, призывая друзей сделать то же самое? Многие годы Уилл пребывал в убеждении, что можно прожить жизнь, не обрекая себя на несчастья Джона и Кристин (ибо он был уверен, что они несчастливы, хотя и пребывают в том особом, зомбированном состоянии, которое позволяет им этого не замечать). Конечно, деньги нужны всем – ведь детей заводят исключительно для того, считал Уилл, чтобы они содержали тебя, когда ты уже ни на что не годен, стар и без гроша в кармане, – но денег у него было достаточно, а значит, он вполне мог прожить без всей этой суеты, покрывал, смахивающих на туалетную бумагу, и жалкой необходимости убеждать своих друзей в том, что они должны стать такими же несчастными.
В прежние времена Джон и Кристин были вполне нормальными. Тогда Уилл встречался с Джессикой, и они вчетвером пару раз в неделю ходили в ночные клубы. Уилл расстался с Джессикой, когда у той появилось желание сменить легкость и непринужденность на нечто более стабильное. Какое-то время он скучал без нее, но без клубных вечеринок скучал гораздо больше. (Они и теперь еще иногда вместе обедали в пиццерии; она показывала ему фотографии своих детей и говорила, что он попусту тратит свою жизнь и просто не понимает всей прелести семьи, а он отвечал ей, что очень этому рад, а она говорила, что он с этим все равно бы не справился, а он отвечал, что не желает убеждаться в этом на практике; потом они молча сидели и смотрели друг на друга.) И вот теперь, когда Джон и Кристин ушли в забвение той же дорогой, что в свое время и Джессика, они были ему не нужны. Он не хотел смотреть на Имоджин, следить за жизнью Барни, не хотел слушать об усталости Кристин, а ничего, кроме этого, они ему предложить не могли. Он больше не станет тратить на них время.
– Мы тут подумали, – сказал Джон, – не хочешь ли ты стать крестным отцом Имоджин?
Они оба сидели с улыбкой ожидания на лице, будто он должен был вскочить на ноги, разрыдаться и повалить их на ковер в пароксизме благодарных объятий. Уилл нервно засмеялся:
– Крестным отцом? Церковь и все такое? Подарки на день рождения? Усыновление, если вы погибнете в автокатастрофе?
– Да.
– Да вы шутите!
– Мы всегда считали, что в тебе есть скрытые ресурсы, – сказал Джон.
– Значит, вы ошибались. Никаких ресурсов.
Они все еще улыбались. До них просто не доходило.
– Послушайте. Я польщен вашим предложением. Но, по-моему, ничего хуже просто придумать невозможно. Серьезно. Все это как-то не по мне.
Он не стал у них задерживаться.Через пару недель Уилл встретил Энджи и впервые в жизни стал на время приемным отцом. Если бы он смог справиться со своим самолюбием и ненавистью к детям, к семье и быту, к моногамным отношениям и привычке рано ложиться спать, он смог бы избежать огромных неприятностей.
Глава 3
Ночью, после первого дня в школе, Маркус просыпался каждые полчаса. Светящиеся стрелки часов в виде динозаврика отсчитывали время: 10:41, 11:19, 11:55, 12:35, 12:55, 01:31… Ему не верилось, что снова придется идти туда утром, и следующим утром, и послеследующим, и… правда, потом будут выходные, ну, все равно, почти каждое утро, практически до конца жизни. Всякий раз, когда он снова просыпался, его первой мыслью было: ведь должен же существовать способ как-то избежать, отогнать от себя или преодолеть это ужасное чувство. Обычно, если его что-нибудь беспокоило, всегда находился выход, который, как правило, заключался в том, что он делился с мамой тем, что его волновало. В этот раз она ничего не могла сделать. Она не собиралась переводить его в другую школу, а даже если бы и сделала это, то ничего бы не изменилось. Он по-прежнему оставался бы тем, кто он есть, а в этом-то, как ему казалось, и заключалась главная его проблема.