Мой марафон
Шрифт:
Митя не позвонил в квартиру, потому что никакой квартиры здесь не было. Не было внутренних стен, дверей, оконных рам. А было огромное помещение — потолок, пол, стены с дырами вместо окон — всё заляпанное мелом, известью и штукатуркой. В одном из углов Митя увидел ворох тряпья — несколько рваных, измазанных телогреек. Он опустился на них и не заметил, как заснул.
Спал он неспокойно — ворочался, чихал, несколько раз просыпался, но тут же засыпал снова. А потом проснулся и уже не мог уснуть. Было совершенно темно, и лишь изредка по стене и потолку елозили мутноватые пятна света: где-то далеко проходила
Митя лежал с закрытыми глазами, но заснуть не мог и думать тоже ни о чём не мог. Да и не хотел. Всё равно ничего не придумаешь. А потом он вовсю расчихался, и не мудрено, если лежишь на телогрейках, в которых работают маляры и штукатуры. Он чихал уже, возможно, десятый раз, когда услышал голос:
— Кто тут? Чего делаешь?
Митя замер. Голос показался ему страшным и хриплым — так, наверно, должны разговаривать преступники.
— Кто тут, спрашиваю? Эй! — снова раздался голос уже ближе. Чиркнула спичка, но Митя зажмурился от страха и ничего не увидел.
Только услышал, как спичка чиркнула снова.
— Никого, что ли? — сказал голос— Ну-ну. Может, на улице кто шумел...
И тут Митя чихнул одиннадцатый раз. Да ещё как — громче, чем все десять!
— Ага,— сказал голос.— Здесь. Чего ж не отзываешься! Кто ты есть?
Шаги приблизились к Мите, снова зашуршал спичечный коробок, зажглась спичка, и Митя увидел старика в ушанке и ватнике с палкой в руке. И ещё Митя увидел себя: скорчившегося в грязном углу, перемазанного извёсткой.
— Сторож я,— сказал старик.— А ты чей? Беспризорный, что ли? Нет их сейчас вроде... Из детдома убёг? Говори!
— Нет,— сказал Митя.— Я так.
— Чего так? — закричал старик.— Это разве дело — убегать?!
— Я не убегал,— сказал Митя,— я просто шёл, а потом заблудился... Я первый раз в этих местах... Понимаете?
Он ещё что-то молол в этом роде, потому что ему приятно было поговорить с живым человеком впервые за столько часов.
— Да ты вот кто, я знаю,— сказал вдруг старик.— Ты доктора приезжего сынок. Отец-то весь посёлок обходил-объездил, тебя ищучи.
— Никакого не доктора,— сказал Митя.— Откуда вы взяли? Я совсем из другого города.
— Ну ладно, ладно,— сказал старик.— Пойдём в контору, обогреешься. Чайком угощу. Чего здесь в грязи-то лежать? Вставай!..
Митя сидел в конторе, слушал, как закипает чайник на электроплитке, жевал хлеб с колбасой и чувствовал, что сейчас так прямо и заснёт — с куском во рту. Но он всё-таки выпил чая, обжигаясь и торопясь, и потом завалился на топчан. Последнее, что он слышал, уже засыпая, были слова старика: «Спи, спи, а я посторожить пойду...»
Ему казалось, что он и глаз не успел сомкнуть, как его начали расталкивать. На этот раз Мите проснуться было куда трудней, чем там, в недостроенном доме. Он долго вертелся, пытался спрятать голову в подушку, отворачивался к стене. Но руки, которые его расталкивали, были какие-то очень знакомые, а потом сквозь навязчивую дремоту до него долетел и голос, который он не мог не узнать. Это был папа.
...И вот они едут домой в санитарной машине. Мите снова совсем не хочется спать, и он думает о том, что папа какой-то странный и добрый: ни о чём не спросил Митю, не ругал, как будто сам про всё знает — и отчего Митя удрал, и что письмо придуманное...
В темноте Митя нет-нет да начинает пристально вглядываться в папино лицо, словно хочет, чтобы тот догадался, какой вопрос мучает сейчас Митю.
Догадался папа или нет, но он вдруг повернулся к Мите и сказал:
— Да, брат, вот оно как получается: ты обманешь, тебя в ответ обманут — и пошла писать губерния... Цепная реакция, брат.
БЕЛАЯ ВОРОНА
Мишу в этом классе не любили. Но всё равно, когда пропали деньги, почти никто не хотел верить, что это он взял. И только уж когда Звягин рассказал о том, что сам случайно увидел, когда вспомнили про кино, и особенно после истории с ключом,— тут уж хочешь не хочешь, а пришлось поверить.
Ребята называли Мишу «Ворона», хотя фамилия его была не Воронов и не Воронин, а Новиков. Прозвище пошло оттого, что учительница как-то сказала: «Ты в классе как белая ворона — все заодно, а ты отдельно...»
И правда, всё ему нужно было делать не так, как другие. Если идут на стадион или в музей, он обязательно плетётся сзади или по другой стороне. Если все дразнят Зотова и не любят его, он нарочно так разговаривает с ним, как будто Зотов никогда не был ябедой и плаксой. А вот Лену все уважают за то, что она справедливая, умная и вообще... косы у неё очень длинные, а Миша с ней слова не скажет и книжку ей не дал, которую она попросила, а назло, при всех, отдал Зотову. И подсказывать никому не любит — отвернётся, как будто не слышит. Звягин больше всех на него за это злился.
Класс у них очень дружный: всегда все голосуют «за», лишь один Миша— «против» или «воздержался». Недавно учительница предложила вывесить списки двоечников прямо на улице, в витрине магазина, а Миша — против. На сборе звена решили все вместе пойти к родителям Моргунова и рассказать, какой плохой у них сын,— Миша опять против! Даже в театре он умудряется сидеть не со всеми, а ряда на два ближе...
«Единоличник»,—сказала про него Лена.
Но пожалуй, больше всех не любила его Таня. Трудно порой объяснить, откуда берётся неприязнь. Таня его почти не знала, а ей уже не нравилась его походка, и то, что два передних зуба у него больше, чем остальные, и как он отвечает у доски, склонив голову немного вправо.
А чем больше она его узнавала, тем сильней становилась её антипатия. К «белой вороне» и к «единоличнику» Таня добавила и «задаваку», и «подумаешь, какой герой выискался», и ещё несколько не очень лестных характеристик.
Временами Таня была готова даже согласиться с Мишей — например, когда он говорил, что не будет заводить «Тетрадку моей совести». Это им классная руководительница велела. Миша тогда сказал, что свои мысли не обязан никому показывать да ещё отметку за них получать... Таня думала так же, и ей хотелось поддержать его, но посмотрела она, как склонил он голову немного вправо, услышала его противный самоуверенный голос, увидела, что никто из ребят не говорит против тетрадки, и промолчала. Правда, с этой тетрадкой всё равно ничего не вышло. Почти никто не завёл, хотя против был один Миша.