Мой-мой
Шрифт:
Я понимаю, что женщины меня развлекают. Очевидно, на мне совсем нет лица, и я очень плохо выгляжу. Поэтому они так стараются. И действительно, я чувствую себя фигово. У меня насрано на душе и сухо во рту, глаза болят, смотреть на окружающий мир почти невозможно от острой пронзительной рези. Закрыв глаза, я тихо молчу, и они переходят между собой на финский.
Не только меня одного тянет в "Максидоме" в кафе, коллективное бессознательное направляет туда как бы невзначай все три пары ног, обутые по сезону в легкие сандалии. Недавно я раскопал в пакете с вещами свой купленный пару лет назад в Лондоне "Доктор Мартинс". Я купил эти сандалии после потери Кэрин, потому что у нее были точно такие. В этих сандалиях она гуляла со мной по Кельну в нашу с ней предпоследнюю
Кэрин была замужем, она хотела бросить мужа, но так и не смогла, навсегда оставшись в душной и скучной Германии. А ведь я звал ее с собою в Россию, и у нее уже даже была виза, но все сорвалось, и она скрылась из моей жизни. Ей было бы сейчас тридцать два, как и Пие. Они обе чем-то похожи. Женщины-обезьяны по китайскому календарю. Я люблю обезьян, у меня в жизни их было целых три штуки, но это еще ни разу не заканчивалось чем-то хорошим. Они приносили мне только страдания, оказываясь хитрее и ловчее меня, в итоге всегда оставляя меня с носом. Странно, что все три хотели выйти за меня замуж, но ни одной из них это не удавалось, хотя я и был не особенно против. Первая была украинка, вторая – австралийка, а третья – финка.
Мой опыт с обезьянами, похоже, так ничему меня и не научил. Я не стал гениальным дрессировщиком. Очевидно, опыта все же было недостаточно. Нужно будет попробовать еще. Может быть, у меня получится на шестой, или на двенадцатой, или на двадцать четвертой раз – как знать? А пока что я чувствую, что от меня ускользает третья, и я пробую удержать ее всеми правдами и неправдами, однако она становится все неуправляемей и непредсказуемей.
Вот она привезла меня в "Максидом". Зачем, спрашивается, привезла? Вот мы входим в кафе. С похмелья мне хочется пива и пищи. Я беру себе порцию жареной картошки с жареной куриной ногой и бутылку "Невского". Женщины скромно довольствуются одним "Туборгом" на двоих, не хотят напиваться, но хотят выпить. Я пью пиво и жру курицу, держа ее дрожащими с перепоя руками, зная, что делаю это некрасиво, но ничего не могу поделать – в подобных состояниях трудно бывает себя контролировать. Пока я жру курицу и картошку, они тихо переговариваются между собой, попивая из стаканов "Туборг", в ожидании, когда я кончу свою трапезу. А я кончаю ее громкой отрыжкой – "Excuse me!", и мы идем покупать молоток.
Пия хочет купить молоток и крючок для картины Будилова. Она решила повесить ее в прихожей. Молоток выбирается тщательно из нескольких имеющихся в наличии моделей. Мы с Лизой даем ценные советы. Зато крючки Пия покупает финские, точно такие, какие ей нужно – они с гвоздиками и их легко загонять в стенку. В "Максидоме" вообще много всяческих финских прибамбасов. Я же приобретаю для себя только пузырек импортного шампуня, потому как надо что-то купить, если так далеко ехал, а шампунь всегда пригодится в хозяйстве. Когда мы выходим из магазина, Лиза что-то говорит по-фински, а Пия смеется.
– Ой, Лиза только что так хорошо сказала о мужчинах, – говорит мне она.
– Что же она сказала?
– Мне это не перевести.
– Тогда – ладно…
В машине я начинаю дремать. По прибытии в исходную точку меня просят занести в квартиру упаковки с баночным пивом, накануне закупленные
Пия берет тряпку и, став раком, начинает все убирать. Конечно, я мог бы сейчас к ней подкрасться и засадить ей сзади. Даже, если бы она противилась, я бы успел все быстро сделать – после сильного перепоя я, обычно, бываю перевозбужден и по обстоятельствам могу кончить быстро, но мне не очень-то хочется пользовать ее просто так, без явно выраженного на то согласия. Хотя было бы, разумеется, вовсе неплохо взять ее силой, поступить по-мужски, толкнув на пол прямо в собачью какашку и крепко выебав. Может быть, она как раз этого и жаждет, выставляя свой зад в мою сторону, как тогда в сауне? Но я этого не делаю, ведя себя, словно обиженный дурак, опрометчиво упуская великодушно предоставляемый мне эксклюзивный шанс.
Вместо этого я опускаюсь на стул и бездейственно наблюдаю за ней, как она возится с собачьим дерьмом долго-предолго, очевидно, все же надеясь, что я не выдержу и на нее накинусь. Но мне не дает расслабиться моя глупая внутренняя гордость и глубоко затаенная обида. Ведь сказала же она вчера ночью, что не любит меня? Сказала. А я по природе чересчур обидчив и мнителен, чтобы это так быстро забыть. Это плохо, но это так. И мне хочется сейчас не мириться, а конфликтовать дальше.
– Пия, – говорю я поэтому, – я все еще приглашен на твой праздник?
– Конечно же, ты приглашен, – отвечает она, разгибаясь и сдувая вбок упавшую на глаза челку. – Я только хотела бы попросить тебя купить к празднику побольше цветов – таких, как ты покупал мне – лесных, самых обычных.
– У бабушек?
– Да, у бабушек.
– Хорошо, я куплю.
– Я отдам тебе деньги потом.
– Не надо, пусть это будет подарок.
Глава 68. ПРОИГРЫШ ФИННОВ. МЕЛКИЕ ПРЕПИРАТЕЛЬСТВА. ТРАПЕЗА.
Финны проиграли в финале чемпионата. Я смотрел хоккейный матч по телевизору, и видел их поражение собственными глазами. Сначала они уверенно выигрывали, а затем все-таки проиграли. Чемпионом мира снова стала чешская сборная. У меня возникла мысль послать Пие свои соболезнования по данному поводу, но я воздержался от подобного порыва, интуитивно сознавая, что делать этого не следует. Ну, проиграли, так – проиграли! Может быть, в следующий раз выиграют? Не каждый же день выигрывать? Хватит и того, что выиграли в субботу.
Признаться по-честному, меня больше занимают размышления о предстоящем дарении моей картины, имеющем символическое значение. С раннего утра я перебираю и расставляю вдоль стен свои живописные произведения, стряхиваю с них пыль, путаясь в догадках, какая же из них понравится. Некоторые было бы лучше вообще не показывать, тем самым сразу ограничив выбор. Но я покажу все, благо, их здесь у меня немного. В основном я писал в Вене, там они у меня и пристроены по друзьям и галерейкам. Писать картины я бросил несколько лет назад, после того, как понял, что мне некуда девать уже написанные.
И хотя я очень люблю краски и холст, я, превозмогая себя усилием воли, больше не пишу ничего нового. Сейчас наступило такое время, что лучше писать словами – это дешевле и компактнее. На одной небольшой дискете возможно уместить целый роман и перевозить его в кармане пиджака или пересылать по электронной почте. Мне лучше приобрести переносной компьютер нот-бук и брать его всюду с собой.
Для этого-то я и собираюсь поехать в Лондон, где необходимо разморозить мой английский счет для покупки компьютера, стиральной машины и нового холодильника – мой старый, еще совдеповский, холодильник слишком шумен и постоянно врывается по ночам своим грохотом в мой и без того беспокойный сон. Кроме того, с него натекает на паркет и, если не вытереть вовремя воду, паркет начинает вздуваться. Короче говоря, в Лондон мне не помешало бы съездить. Так и быть, дождусь праздника, а потом уеду.