Мой-мой
Шрифт:
Вполне может быть, что все жертвы без малейшего исключения бессмысленны. Жертва – это всегда нечто противоестественное. Принесение жертвы – это безнаказанное, отвратительное насилие над чем-то или кем-то, в силу определенных обстоятельств оказавшимся в чьей-нибудь воле. Наверное, жертвы больше нужны тем, кто их приносит, а не тем, кому их приносят.
Если я принесу в жертву свой страх, не значит ли это, что тем самым я принесу в жертву себя самого – частицу своей индивидуальности, кусок собственной личности, отрезанный по живому?
Хорошо, пусть это будет последней попыткой! Если же принесенный мной в жертву страх не вернет мне мою женщину, значит, я никогда не
Да, но проигрывать я не умею…
Гонимый бессонницей, я снова брожу по Клаптону, но в этот раз меня никто не преследует – шаги старого негра попали в замкнутый круг, а группка задиристых черномазых, неизменно тусующих у кирпичной стены круглосуточного супермаркета, в котором я покупаю сок, так как не могу купить пиво (дурацкие английские законы запрещают продавать алкоголь после одиннадцати вечера, будь то в питейных заведениях или в розничной продаже, напоминая старые совдеповские порядки), ко мне привыкла и не обращает на меня ни какого внимания.
Я – свой, я – клаптонский, меня здесь уже знают и не тронут, я сделался частью этого места, моя безумная, плохо выспавшаяся рожа с блуждающими помутневшими глазами мелькает тут регулярно, я – отверженный, а, стало быть, совсем не чужой.
Оставаться в неведении – ужасная пытка. Всегда лучше четко знать
– "да" или "нет". Я знаю, что "нет", но не знаю, что – "нет". То есть, я не знаю, что это "нет" означает. Я только догадываюсь об этом и мне важно выяснить конкретно, значит ли это – "я тебя не встречу, мудак" или же это значит – "да пошел ты на хуй, между нами все кончено". Хотя это почти одно и тоже, но разница все же есть. Эта разница для меня в данный момент важна и принципиальна.
После этого короткого "нет" мне больше не отвечают, хотя я и шлю удивленные, вопрошающие, недоумевающие, тревожные мессиджи. "What do you mean? You cannot meet me on Sunday? Why? Is something happened? What's wrong?". Да, я влип в глупейшую ситуацию. Я навязываюсь женщине. Что может быть хуже?
Молчание и неопределенность невыносимы, поэтому мне вдруг приходит в голову гениальная мысль – послать ей молчание, и я посылаю ей мессидж без текста. Оказывается, технически это возможно. Она получит его с указанием моего номера и с точным временем отправки, но в нем не будет ничего – ни единого слова, ни единой буквы. Что ж, посмотрим на реакцию, если она не спит, уже ведь довольно поздно – если в Лондоне начало второго, то в Финляндии на два часа больше, т.е. начало четвертого.
Пришедший ответ встряхивает меня, как удар электрического тока – "I am not in Helsinki on Sunday.3:29". Ага, значит, она не спит! Так, но здесь еще одна очередная загадка. Почему же она не останется там до воскресенья? Из ее письма следует, что она предполагала вернуться в Россию только в начале будущей недели? Она уезжает, чтобы я ее не искал? Неужели, она уедет из-за меня? Или же это всего лишь обычная отговорка?
Остановившись посреди улицы, я набираю номер. Пия в Финляндии и входящие звонки ей ничего не стоят, стало быть, я не залезу к ней в карман этим звонком.
– Хэй! – раздается ее радостный голос на фоне ресторанного шума, музыки, пьяных выкриков и звона посуды.
– Это я, Владимир…
– А, ты получил от меня мессидж? У тебя все хорошо? Меня
– Пия, скажи мне честно – что-то не так?
– Нет, все нормально, мы скоро увидимся.
Рядом с ней я слышу пьяный мужской голос, что-то ей настойчиво торочащий на непонятном мне языке и не дающий ей со мной разговаривать. Похоже, он вырывает у нее трубку, требуя внимания исключительно только к себе. По ее голосу я чувствую, что она тоже достаточно выпила, она пьяная и веселая.
– Прости, я не могу сейчас говорить. Позвони мне домой, когда вернешься. Пока!
От этого звонка мне не становится легче. Получается, что, что-то выяснив, я ничего не выяснил. Она была приветлива, но пьяна и с каким-то мужиком. И встречать она меня не будет, даже не собирается, хотя, вроде бы, хочет видеть и ждет. Похоже, я сам себе все понапридумал, в действительности же все нормально и хорошо. И встречать она меня в Хельсинки не обязана, я ведь заранее с ней об этом не договаривался и даже вовремя о своих планах ее не предупредил.
Телефон Будилова в Осло я получил от Реты чересчур поздно.
Необдуманная резервация авиабилета перевернула все вверх тормашками. И не только мои отношения с Пией. Если бы не билет в Хельсинки, я мог бы преспокойно поплыть на пароме в Осло, там погулять, посмотреть новый город, поприставать к норвежкам.
– Их здесь много, – сказал мне по телефону Будилов. – По вечерам они подходят к нашему сквоту целыми стаями или поодиночке, чтобы погреться у большой металлической бочки во дворе, в которой горит огонь, и послушать музыку. Однако, по их глазам видно, что они хотят совершенно другого. Они мечтают о любви и ласке, но так и уходят ни с чем, никем не востребованные и грустные. Я не знаю их языка, поэтому тоже с ними не заговариваю, а ты бы мог снимать их по-английски. Представь, они все – блондинки!
– Но, ты же знаешь, для того, чтобы делать любовь, не обязательно знать язык! Знание языка часто даже мешает. Помнишь датчанку Лизу?
– Да, но у меня комплексы. Когда я встретил Элизабет, я пил и комплексы мне не мешали. Сейчас же я больше не пью. После Финляндии я не выпил здесь даже пива. А трезвый я не могу. Приедь, для тебя здесь будет настоящий рай!
Поздно, вместо настоящего рая, я добровольно отправлю себя в настоящий ад. Самолеты компании "Buzz", раскрашенные под пчелы, трудолюбиво подруливают к специальному терминалу аэропорта Станстед, разгружая одних пассажиров и тут же загружая других. Они работают без передышки, эти старые разнокалиберные насекомые. В самолетах компании "Buzz" не кормят, как на обычных линиях. Сервис в них сокращен до минимума, но при желании можно приобрести минеральную воду, сок, пиво, чай или кофе. Есть еще в продаже запечатанные ланч-пакеты ценой по пяти фунтов стерлингов с сухими пайком внутри – сухим хлебом, сухой колбасой, сухим пирожным и сухими салфетками.
Но у меня нет аппетита. Я не ем уже несколько дней. Я неожиданно незаметно для себя самого перестал нормально питаться. Во-первых, мне было не с кем делить мою трапезу, во-вторых, мне просто-напросто не хотелось. Поесть в обществе я мог бы и на вчерашней гадаскинской party, но не стал.
Правда, я съел около дюжины помидоров, которыми швырял в окно, выгоняя на улицу духов Вуду, вслед за которыми я выскочил сам, преследуя и догоняя. Но, не обнаружив их на клумбе заднего дворика, часть спелых томатов зарыл в землю руками, а остальные сожрал под одобрительные крики гостей, среди которых, к сожалению, не оказалось ни одной приглянувшейся мне женщины.