Мой муж, мой сталкер
Шрифт:
Дверь в главное здание открыта, заперты только внутренние помещения, поэтому я быстро вхожу и жду под первой лестничной клеткой. От меня не ускользнуло, что я отношусь к своей жене как к одной из своих целей, и это наполняет меня ненавистью к самому себе. Так сильно, что я ударяюсь головой о шлакоблочную стену, сидя в засаде, приветствуя прилив боли. Кровь, которая поднимается и стекает по моему лбу — и затем, вот она…
Осторожно ступая по влажному коридору, Джоли ищет мужа, которому должна была доверять. Она спускается до конца первого этажа, явно в поисках незапертого помещения, но, не найдя его, возвращается,
Ее легкий аромат поражает меня, когда она поднимается по лестнице, и я жадно вдыхаю его из тени, прежде чем выйти и быстро подойти к ней сзади.
Я закрываю ей рот рукой, чтобы заглушить ее крик.
— Привет, милая. — Я целую ее в шею. — Если ты ищешь мое хранилище, то он на втором этаже.
Ее начинает трясти, и я ее не виню.
В конце концов, я монстр.
Которого она неосознанно подпитывала своим телом, своей любовью, своим доверием.
Я веду ее вверх по лестнице и провожу в свое хранилище, нажимая код на стене, воздух наполняется механическим жужжанием, когда металлическая дверь открывается и показывает то, что должно выглядеть как ее худший кошмар. Моя теория подтверждается, когда она издает звук в моей сложенной чашечкой ладони и начинает сопротивляться.
— Джоли, пожалуйста. — От ее страха передо мной у меня в груди словно что-то сжимается. — Я не похищаю тебя. Тебе нечего бояться меня. Я бы, бл*ть, скорее умер, чем причинил тебе боль. По крайней мере, ты должна поверить в это, хорошо? Пожалуйста.
Я пытаюсь увидеть комнату глазами Джоли. Ее фотографии, приклеенные скотчем к стене, кадры, на которых она выходит из супермаркета. Сотни фотографий, на которых она спит, принимает душ, занимается спортом. Есть вырезки из новостей о ее похищении. Некоторые предметы ее одежды, включая трусики, которые я украл, чтобы незаметно прикоснуться к ним. Я подносил их к своему лицу. Использовал их на своем члене.
А еще есть оружие.
Целая стена из них, аккуратно расставленных на стеллажах. Боеприпасы, глушители, лыжные маски.
Она жутко притихла, и это пугает меня больше всего на свете.
Нужно объясниться. Ты должен попытаться заставить ее понять.
— Я видел тебя в новостях. Я увидел тебя, такую храбрую и красивую, и мне пришлось подойти ближе. Нужно было установить контакт. Я знаю все. Мне нужно было защитить тебя. И затем… мы встретились, и я был прав. Этот огонь, эта любовь между нами — настоящие. Ты тоже это чувствуешь. Я не ожидал, что все закрутиться так быстро. Я думал, мы будем долго встречаться, и я заставлю себя измениться. Что, возможно, я мог бы научиться чувствовать к тебе то, что обычно мужчины чувствуют к женщинам, но каждую секунду… — я резко выдыхаю ей в висок, сильнее прижимая ее к своей груди. — Каждый раз, когда ты дышишь, я становлюсь немного более одержимым. Это то, что я не могу остановить.
Джоли хнычет. Что мне ни о чем не говорит.
— Могу я убрать руку с твоего рта?
Она кивает.
С глубоким вздохом я убираю руку.
Моя жена поворачивается и бьет меня по лицу. Черт.
Ее колено дергается вверх и оказывается в дюйме от моего паха, прежде чем я блокирую его.
Даже когда моя голова гудит от боли, я так горжусь ею. Один урок самообороны, и она уже достаточно уверена в себе, чтобы дать отпор,
На расстоянии вытянутой руки есть тонкая веревка, и я использую ее, чтобы связать ей запястья, перекидывая конец через одну из потолочных балок, завязываю веревки тройным узлом и оставляю руки Джоли связанными в воздухе над ее головой, захваченными в плен.
— Я не хочу этого делать, — говорю я сквозь зубы. — Мне просто нужно, чтобы ты выслушала.
— Я услышала достаточно. — Ее глаза блестят от непролитых слез. — Ты ничем не лучше Джозефа Хайнса.
Моя голова дергается назад, как будто мне дали пощечину. Она права. Конечно, она права.
Это был мой самый большой страх с самого начала. Быть тем, что пугает ее больше всего.
— Я люблю тебя. Все, что я могу сказать, это то, что это реально. Это самое настоящее, что я когда-либо чувствовал.
— Ну, а я не люблю тебя, — выдыхает она. — Я даже не знаю, кто ты.
Мое сердце колотится, опускается, опускается все ниже и ниже.
— Не говори так. Это не правда. Каждое мгновение было искренним, я просто сдерживал всю полноту того, что ты делаешь со мной. — Я подхожу ближе к Джоли, дыша в изгиб ее шеи, обнимая ее бедра руками. — Но когда я внутри тебя, когда мы близки к финишу, и я иду ва-банк, это я. Ты встретила меня, почувствовала меня, и тебе это понравилось.
— Нет, — шепчет она, но я улавливаю ее колебания. — Нет, ты обманул меня. Заставил меня чувствовать себя в безопасности…
— Ты всегда была в безопасности, — рычу я.
Она игнорирует меня.
— Почему у тебя так много оружия?
— Это работа.
Абсолютный ужас искажает ее лицо.
— О Боже. Чем ты занимаешься?
Я проглатываю свой трепет. Больше негде спрятаться.
— Я наемный убийца.
Удивительно, но на ее лице не отражается шок, но за ее глазами столько всего происходит, и, черт возьми, я бы все отдал, чтобы залезть внутрь и прочитать ее мысли.
— В ту ночь… ты ведь не возвращался с кухни, не так ли?
Я медленно качаю головой.
Ее голова откидывается назад от водянистого шмыганья носом.
— Ты зарабатываешь на жизнь убийством людей, ты запер меня в помещении, полным моих фотографий — боже мой, ты преследовал меня — и ты ожидаешь, что я поверю, что сейчас я в безопасности?
— Да.
Она натягивает свои веревки, когда опускается ниже.
— Ты психопат.
Обвинение поражает меня, как град пуль. Я всегда думал, что это так, но психопаты так не любят. Не испытывают сожалений, вины или угрызений совести. Но если я расскажу ей что-нибудь из этого, она ни за что мне не поверит. Это мое проклятие. Моя ложь меня доконала. У меня больше нет шансов с этой женщиной.
Я для нее преступник.
Преследователь.
Сталкер.
Сумасшедший.
Если я действительно люблю ее, я должен уйти в тень.
Я… я должен отпустить ее.
Может быть, хотя бы так она поймет, что мои чувства настоящие. Потому что я не думаю, что смогу продолжать жить, если она поверит, что последний идеальный, прекрасный месяц нашей жизни был какой-то больной, извращенной фантазией, которую я разыграл для нее. Это будет преследовать меня вечно. Если я решу продолжать жить без нее…