Мой нежный цветок
Шрифт:
Но, не видя своего мужа, Касси в избытке была облагодетельствована обществом Эльвиры.
Стоило ей выйти из их комнат, как эта женщина возникла за ее спиной, как бы выходя из теней, отбрасываемых мрачными стенами дома, и неотступно следовала за ней. Следя и ничего не одобряя.
Что у нее на уме? Неужели она думает, что жена ее сына попытается своровать их фамильное серебро? Или пририсовать усы к портретам предков? Или изрезать гобелены?
Чтобы избавиться от давящей атмосферы здания, Касси как можно больше времени проводила на пляже. Он стал единственным местом, где
Апрель перешел в май. Жара становилась невыносимой. Теперь она вынуждена была дольше находиться в палаццо. Спасалась она наверху, сидя на балконе и глядя вниз на погруженный в тень внутренний дворик. Тоска по дому становилась сильнее день ото дня.
Редкие звонки Патриции помогали, но единственный доступный телефон находился в приемном зале. Пытаться вести тут частные переговоры было невозможно. Эльвира постоянно торчала на заднем плане.
— Развлекаешься? — спрашивала Патриция.
— Не особо, — тихо бормотала Касси, судорожно оглядываясь через плечо. — Еще немного, и я плюхнусь на четвереньки и завою от тоски.
— Никак не поладишь со свекровью?
— Даже думать нечего. По большей части она демонстрирует темперамент потревоженной кобры. В остальное время бродит с отрешенным видом, наподобие лунатика или обкурившегося наркомана.
— И не догадывается, отчего ты не вылезаешь из свободных платьев?
— Видимо, нет.
— А сестрица?
— О, Франческа — милашка, и Джованна — тоже.
Если бы они двое не выполняли роль преграды между мной и Эльвирой, разгорелась бы открытая война. Но они обе заняты в семейном бизнесе, так же как и Бенедикт, так что я вижу их редко.
— Ну, выше нос, лапуля! Если все кругом так активно борются с кризисом, то удача не за горами. И не вздумай беспокоиться о нас. Все тут, конечно, очень по тебе скучают, но мы справляемся, бизнес процветает.
В довершение всего Бенедикт явился и сказал:
— Мне надо на несколько дней тебя покинуть, Кассандра. Есть дело, которое иначе никак не разрешить.
Сердце ее подпрыгнуло от страха. По его мрачному выражению она сразу догадалась, что «дело» касается встречи с ответственными за вандализм, с тем самым актом правосудия а-ля Константине, о котором он говорил раньше.
— Я не вынесу больше! — срывающимся голосом выкрикнула она. — С меня довольно! Ты женился на мне и притащил сюда для блага ребенка и потому, что интересы семьи в первую очередь.
И вот я здесь, пухну день ото дня и пытаюсь сохранить мир с твоей ненормальной мамашей, скрывая тем не менее свою беременность. А теперь, в довершение всех бед, придется сидеть и ждать, когда ты позволишь банде головорезов убить себя только потому, что обратиться в полицию гордость не позволяет!
— Ничего другого не остается, — ответил он, пытаясь обнять ее.
Она отбросила его руки, утерла злые слезы с глаз.
— Нет. Так не будет. Не стану я ждать, когда твое истерзанное тело принесут обратно. Не желаю остаться вдовой, не узнав, что значит — быть женой.
Он
— Не отчаивайся, сага, — взмолился он. — Это последнее дело, а потом я заберу тебя домой. Ты будешь рядом со своими близкими задолго до рождения ребенка, обещаю тебе!
— И ты обещаешь, что и ты там будешь, да?
— Конечно. Ведь это и мой ребенок тоже.
Если бы он только сказал: «Конечно, потому что я люблю тебя!», она согласилась бы на что угодно. Но что толку просить луну с неба, если он с самого начала объяснился достаточно прямолинейно?
Сжав плотнее губы, не позволяя себе разрыдаться, она попросила:
— Пусти меня, Бенедикт.
Но он не разжал рук.
— Нет, — возразил он. — Слишком давно я не держал тебя в объятиях. — Его взгляд опустился к ее рту. — Слишком давно не целовал тебя.
Единственный поцелуй оказался решающим.
Ей оставалось только быстро и безропотно капитулировать. Она сознавала, что будет потом ненавидеть их обоих — его за мастерство любовника, себя за бесхребетность, сразу подчиняющую ее ему, — но сейчас ею владело страстное желание удовлетворить отчаянный голод, владевший ею на протяжении слишком долгого времени.
Позволять ему держать себя так, словно драгоценнее ее нет ничего в мире, чувствовать его рот, страстно прильнувший к ее рту, — больше не надо ничего. Завтра, когда он уедет, будет достаточно времени на сожаления.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
На следующее утро Бенедикт уехал. Еще три дня Касси была одержима жутким страхом за его жизнь, таким, что ей казалось, она сходит с ума. На четвертый день, поняв, что не вынесет больше одиночества, она отыскала свой разговорник и отправилась на кухню в поисках Сперанцы, единственной, на чье доброе отношение в этом доме она могла рассчитывать.
Несмотря на многочисленные современные усовершенствования и приспособления, кухня напоминала о прошлых веках. Со стен свисали связки чеснока и острого перца, угол занимала огромная печь, повсюду на крюках развешаны кастрюли и сковороды. Кухня оказалась, с точки зрения Касси, чуть ли не самой теплой и приятной комнатой во всем доме, не обнаруженной, к сожалению, раньше.
Сперанца раскатывала по столу огромный ком теста. Увидев гостью, она расплылась в улыбке и указала ей на кресло-качалку рядом с печью.
— Avanti, e si accomodi, per favore! [9] Жалея, что плохо владеет языком, Касси начала рыться в разговорнике, ища слова, могущие объяснить цель ее прихода, но не нашла ничего подходящего.
— Боюсь, что слабо владею итальянским — non parlo italiano.
Сперанца сочувственно покивала и замерла в ожидании.
Чувствуя себя довольно глупо, Касси взмахнула руками и сказала:
9
Проходите и располагайтесь, пожалуйста! (итал.)