Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»
Шрифт:
Я ответил господину Липскому, что также и, по моему мнению, немецко-польское соглашение оказалось совершенно неуязвимым. Действия фюрера против Чехословакии дали Польше возможность приобрести Тешинскую область и удовлетворить ряд иных желаний в отношении границ. Впрочем, я согласен с ним, что также и польская позиция облегчила дело для Германии.
Тогда Липский пустился в многословные рассуждения, доказывая важность и значение Данцига в качестве вольного города. Также и по внутриполитическим причинам министру иностранных дел Беку трудно согласиться с присоединением Данцига к рейху. Нынче Бек обдумал, каким образом можно устранить раз и навсегда все трения, которые, возможно, возникнут между Германией и Польшей из-за Данцига. Он полагает, что можно заменить статус Данцига как города под протекторатом Лиги Наций германо-польским договором, которым будут урегулированы все вопросы по Данцигу. Основой для этого договора, по мысли Бека, явилось бы признание Данцига
Я ответил господину Липскому, что сожалею о позиции министра иностранных дел Бека. Инициатива созвучного веку решения немецко-польской проблемы, при котором Данциг должен перейти к Германии, может, пожалуй, повлечь за собой внутриполитическое бремя для господина Бека, однако, с другой стороны, не стоит не осознавать, что также и фюреру будет нелегко оправдать гарантию польского коридора перед немецким народом. Моя инициатива основывалась на представлении о постановке немецко-польских отношений на долговременную основу и устранении всех лишь только мыслимых пунктов трения. У меня не было намерения провести незначительную дипломатическую беседу. Как Липский и сам может заключить по речам фюрера, тот рассматривает немецко-польский вопрос неизменно с позиции высокой стратегии. Перед международной прессой я еще совсем недавно в его присутствии указал на то, что добрые немецко-польские отношения принадлежат к основам германской внешней политики.
Липский поблагодарил за разъяснения и вернулся к предложению двустороннего договора по Данцигу. Я объяснил ему, что не смогу занять в заключение определенной позиции, к тому же предложение кажется мне не так легко реализуемым, и спросил со своей стороны, как Бек относится к вопросу экстерриториального автобана и двухколейной железной дороги по коридору. Липский не смог по этому вопросу представить официальную позицию. Лично он полагал, что такое желание, вероятно, не должно упасть на бесплодную почву и что в этом направлении, пожалуй, найдутся возможности решения.
Кратко упомянув Липскому о совсем недавно выпущенных польских почтовых марках, предназначавшихся для обращения в Данциге и представлявших Данциг в какой-то мере в качестве польского города, я заявил в заключение:
«По моему мнению, стоило бы приложить усилие вновь серьезно обдумать немецкие предложения по совокупности взаимоотношений. Желательно, разумеется, достичь для обеих сторон долговременного решения и прийти к подлинной стабилизации. Понятно, это не могло бы произойти со дня на день. Когда господин Бек спокойно обдумает наши инициативы, он отнесется к ним, вероятно, все же положительно».
Польское правительство, очевидно, больше не придавало важного значения признанию существующих немецко-польских границ, которого добивалось годами. Липский этот аспект немецкого предложения не упомянул ни словом. Сверх того, отец обещал в перспективе «гарантию территорий», гарантию, которая считалась бы для Польши также и по отношению к Советскому Союзу. Рейх не смог бы примириться с агрессией Советского Союза против Польши.
Насколько серьезно относились в Берлине к предложениям, сделанным Польше, видно по приглашению министра иностранных дел Бека в Берхтесгаден или Мюнхен для встречи с Гитлером. В своем наследии отец оставил обобщенное изложение переговоров, состоявшихся между Гитлером и Беком 5 января на Оберзальцберге и между отцом и Беком 6 января 1939 года в Мюнхене:
«Продолжение переговоров произошло во время визита в Германию, нанесенного министром иностранных дел Беком в ответ на мое приглашение в начале января 1939 года. Сперва, 5 января, состоялся продолжительный обмен мнениями между Адольфом Гитлером и Беком в Берхтесгадене. В заключение я провел беседу с польским министром иностранных дел в Мюнхене. Результат переговоров не слишком обнадеживал. Все же Бек не высказался абсолютно негативно. Он заявил мне, что проблема очень трудна, что он, однако, хотел бы повлиять на членов его правительства, с тем чтобы прийти к какому-то решению. Надежда, таким образом, оставалась, и я был приглашен Беком нанести визит в Варшаву, состоявшийся несколькими неделями позже, 25 января 1939 года. Также и в разговоре в Варшаве переговоры реально не продвинулись вперед: Бек ограничился тем, что вновь и вновь объяснял мне существовавшие для него трудности. Я указал еще раз на невозможное положение немецкой этнической группы в Польше и на коридор как ущемляющее достоинство Германии состояние. Бек обещал пойти навстречу в вопросе о народности и пожелал подвергнуть другие темы «последующей проверке».
В заключение нашего Варшавского совещания я пригласил польского министра иностранных дел нанести официальный визит в Берлин. 21 марта я повторил послу Липскому это приглашение, дав ему при этом снова понять, что фюрер готов предоставить Польше гарантию границ после урегулирования
194
Ribbentrop, J. v.: Zwischen London und Moskau, S. 158 ff.; ср. также: Dokumente zur Vorgeschichte des Krieges, номер 2, Dok. Nr. 200 и 201.
Гитлер довел до сведения мировой общественности свои предложения Польше в известной речи в рейхстаге от 28 апреля 1939 года, выразив недвусмысленное сожаление о том, что они — «по непонятным для него причинам» — были отклонены польским правительством. Он дополнил предложение еще и готовностью гарантировать совместно с Польшей и Венгрией новое словацкое государство, что, по его словам, «на практике» означало бы «отказ от любого немецкого доминирующего положения в этом районе».
Уже 4 мая 1939 года Хендерсон, британский посол в Берлине, в письме министру иностранных дел Галифаксу высказался по поводу отклоненного предложения Гитлера Польше:
«Британское посольство, 4 мая 1939 года
Глубокоуважаемый господин государственный секретарь,
(…)
Что касается непосредственного вопроса, то немецкое дело вновь далеко от того, чтобы быть неоправданным или аморальным. Если бы беспристрастный марсианин должен был выступить в роли арбитра, то я не могу поверить, что он вынесет другой приговор, чем тот, что более или менее соответствует предложению Гитлера. Рассчитывал ли он на то, что оно будет отвергнуто?
Моим тезисом неизменно являлось, что Германия никогда не успокоится — (…) — пока не будут выполнены ее (в глазах Германии) законные требования. Вопрос коридора и Данцига являлся, вместе с проблемой Мемеля, одним из таковых (…). Не стоит упускать из виду, что Данциг и коридор были большим вопросом еще до 1933 года. Одним из самых непопулярных действий Гитлера являлось соглашение с Пилсудским в 1934 году. (…) Сегодня умеренные немцы, будучи против мировой войны, поддерживают его предложение Польше (…). По свидетельству моего бельгийского коллеги, почти все дипломатические представители здесь рассматривают немецкое предложение в качестве неожиданно выгодного. Голландский посланник, американский поверенный в делах и мой южноафриканский коллега высказались в разговоре со мной в этом смысле. Отсюда я спрашиваю себя, стоит ли нам приступать к борьбе против Германии на основе вопроса, в отношении которого мир не имеет единого мнения об аморальности немецких требований? Будет ли и наша империя едина в этом вопросе? Естественно, лежащий в основе военный мотив будет представлять из себя нечто более глубокое и важное, чем Данциг [195] . (…) Однако даже в этих обстоятельствах мне страшно при мысли, что Данциг может быть только предлогом, и еще больше мне страшно при мысли, что наша судьба лежит в руках поляков. Они, несомненно, героические, но также и дурноватые, и спросите любого, кто их знает, можно ли им доверять. Бек даже не повел в Лондоне корректную игру в отношении немецкого предложения. Вчера Риббентроп спросил меня, проинформировал ли Бек правительство Его Величества в Лондоне о немецком предложении. Мне пришлось вынужденно ответить, что я — честно говоря — этого не знаю, в ответ Риббентроп заявил, что из его информации из Лондона следует, что Бек этого не сделал (…).
195
Выделено автором.
Немецкий народ устал от приключений, но Польша и коридор с призраком «окружения» и «Советская Россия» на заднем плане являются военным кличем, имеющим куда больше шансов, чем какой-либо иной, сплотить всю нацию(…)» [196] .
Позволительно спросить, почему, собственно, британское правительство и, первым делом, американский президент Рузвельт не дали польскому правительству безотлагательный совет принять немецкое предложение. Рейх был бы, тем самым, фиксирован в его существующих границах. Из письма следует, что Хендерсона «страшит» война. Он знает, что Данциг — это только «предлог»; в основе мотивов для развязывания войны находится нечто «более глубокое и более важное», чем сам по себе «Данциг». Здесь Хендерсон демаскирует истинную тенденцию, лежащую в основе британской политики: решающим для Великобритании — как и в 1914 году — является разрушение доминирующей позиции рейха в Центральной Европе. Само же немецкое дело он считает expressis verbis («оправданным и моральным»).
196
DBFP, Third Series, Vol. V, Dok. No. 364. Письмо сэра Невиля Хендерсона (Берлин) виконту Галифаксу (C 6799/54/18).