Мой отец — Лаврентий Берия
Шрифт:
Надя, младшая дочь, живет в Москве. Искусствовед. Растут внуки.
Из материалов по «Делу Л. П. Берия»:
«Суд установил, что начало преступной изменнической деятельности Берия Л. П. и установление им тайных связей с иностранными разведками относится еще ко времени гражданской войны… В последующие годы, вплоть до своего ареста, Берия Л. П. поддерживал и расширял тайные связи с иностранными разведками. На протяжении многих лет Берия Л. П. и его соучастники тщательно скрывали и маскировали свою вражескую деятельность… Виновность всех подсудимых полностью доказана… Признали себя виновными
История не знает сослагательного наклонения, и все же допустим, что Берия таки решил бы взять власть и что-то изменить в той несчастной стране. Кто оказался бы в оппозиции к новому главе государства? Кто пошел бы за ним?
Поддержка так называемого «империалистического лагеря», естественно, не в счет… Думаю, пошел бы Георгий Константинович Жуков, пошли бы генерал Штеменко, командующий Московским гарнизоном генерал Артемьев. За ними была серьезная сила — армия. Я не знаю, какую позицию заняли бы части МВД, но то, что к захвату власти отец не готовился, это однозначно. Претендентов на власть после смерти Сталина в Кремле было предостаточно. Дальнейший ход событий это показал…
В оппозиции к отцу стоял партийный аппарат. Как-то читал в еженедельнике «АиФ» откровения некоего аппаратчика, проработавшего в ЦК КПСС больше тридцати лет.
«Когда умер Сталин, мы все тряслись, — признается этот „солдат партии“, — не пришел бы Берия. Если бы он пришел, то убрал бы прежде всего весь партийный аппарат…»
Повторяю: отец диктатором быть не собирался. Но у аппаратчиков всегда был чрезвычайно развит инстинкт самосохранения. Если бы его тогда поддержали члены кремлевского руководства, какие-то реформы безусловно начались бы. А их-то и боялись в основной своей массе партийные функционеры.
Первым лицом в государстве отец не мог стать хотя бы по одной причине: после стольких лет правления одного грузина приходит другой… Это в такой стране по меньшей мере несерьезно.
Я много думал, вполне понятно, обо всем этом, встречался с людьми, которые могли бы пролить свет на тайну гибели моего отца. И кое-что мне действительно удалось. Я уже говорил о встречах с Георгием Константиновичем Жуковым. Мог быть и еще один разговор. Маршал очень хотел меня видеть, возможно, что-то хотел сказать еще, но встреча так и не состоялась… У меня нет никаких сомнений на этот счет: меня не пустили к Жукову вполне сознательно. Никогда не забуду его слова: «Если бы твой отец был жив, я был бы вместе с ним…»
В пятьдесят восьмом я встретился со Шверником, членом того самого суда: его дочь занималась радиотехникой, и мы были знакомы. Могу, говорит, одно тебе сказать: живым я твоего отца не видел. Понимай как знаешь, больше ничего не скажу.
Другой член суда, Михайлов, тоже дал мне понять при встрече на подмосковной даче, что в зале суда сидел совершенно другой человек, но говорить на эту тему он не может…
А зачем, спустя годы, посылал записки и искал встречи с моей матерью Хрущев? Затем дважды — Микоян? Почему никто и никогда не показал ни мне, ни маме хотя бы один лист допроса с подписью отца?
Нет для меня секрета и в том, почему был убит мой отец. Считая, что он имеет дело с политическими деятелями, отец предложил соратникам собрать съезд партии или хотя бы расширенный Пленум ЦК, где и поговорить о том, чего давно ждал народ. Отец считал, что все руководство страны должно рассказать — открыто и честно! — о том, что случилось в тридцатые, сороковые, начале пятидесятых годов, о своем поведении в период массовых репрессий. Когда, вспоминаю, он сказал об этом незадолго до смерти дома, мама предупредила:
— Считай, Лаврентий, что это твой конец. Этого они тебе никогда не простят…
Ни мама, ни все мы и думать тогда не могли, чем все это обернется для нашей семьи. Мама имела в виду конец политической карьеры отца, не больше. «Соратники» пошли дальше… И Хрущеву, и Маленкову, и остальным действительно было чего бояться в таком случае.
Убежден: была разыграна тогда и национальная карта. По этому признаку отца и «подставили», списав со временем на него репрессии против миллионов невинных жертв коммунистической Системы.
«Даже когда мы многое узнали после суда над Берия, мы дали партии и народу неправильные объяснения и все свернули на Берия. Он казался нам удобной фигурой, и мы сделали все, чтобы выгородить Сталина».
Здесь, как видите, Никита Сергеевич Хрущев более откровенен…
Вот уже многие годы я все жду, что наконец-то откроют архивы. Тогда и стало бы ясно, кто повинен в массовых репрессиях. Что-что, а архивное дело в СССР было неплохо всегда поставлено. При желании даже после хрущевских «чисток» что-то можно найти. Уже и Советского Союза давно нет, а секреты Кремля остались.
Из газеты «Комсомольская правда» (18 июня 1993 г.):
«…не все однозначно в нашем прошлом. Даже с таким, например, хрестоматийным злодеем, как Берия. Недавно главный архивариус России Рудольф Пихоя на основе прочитанных им документов заявил, что ключевой фигурой сталинских репрессий был не Берия, а Маленков».
И тем не менее вот уж четыре десятилетия в представлении миллионов людей Лаврентий Берия — скопище всех мыслимых и немыслимых пороков, тот самый «хрестоматийный злодей», которым пыталась представить его партийная пропаганда.
Кто-то из современных историков недавно заметил: о Берия написано и много и почти ничего. Трудно не согласиться. Домыслы и откровенные сплетни действительно не в счет. Неужели все мы столь наивны, что до сих пор боимся признать, что тогда, в пятьдесят третьем, партийная верхушка, действительно повинная в злодеяниях против собственного народа, просто-напросто расправилась с последовательным и взвешенным политиком, списав на убитого едва ли не все преступления тоталитарной Системы? Не был мой отец — Лаврентий Павлович Берия ни английским шпионом, ни организатором и вдохновителем массовых репрессий. Имена палачей, включая «великого реформатора» Хрущева, Маленкова, известны.