Мой отец — Лаврентий Берия

Берия Серго Лаврентьевич

Скажем, Туполева, как ни стремился, освободить он сразу не смог. Удалось это лишь тогда, когда Туполев закончил один из проектов самолета. Был такой самолет Ту-2. И только потом, через Сталина, хотя партийная верхушка и мешала всячески этому, Туполева удалось освободить. Мало того, конструктор и его помощники тогда же получили высокие награды, воинские звания. Туполев получил генеральское звание, к примеру, а через какое-то время за второй самолет — звание Героя Социалистического Труда.

Коль мы уже заговорили о советских ученых, конструкторах, работавших в оборонных отраслях, давайте проследим судьбу того же Туполева. Примерно такими же трагическими были и судьбы многих других ныне широко известных людей.

Так называемое «Дело Туполева» от начала до конца было выдумано. Отец это понял. Но было признание самого осужденного. Какими способами в тридцать седьмом

получали такие признания, известно…

Когда мой отец впервые вызвал его на беседу, был потрясен. Туполев находился в тяжелейшем физическом и психическом состоянии.

— Я был буквально ошеломлен тем, что говорил Лаврентий Павлович, — рассказывал мне уже позднее сам Туполев. — Откажитесь, сказал, от своего признания Вас ведь заставили это подписать…

И Туполев отказался. Нужны ли еще какие-то комментарии?

По его же словам, он просто не поверил новому наркому и расценил все это как очередную провокацию НКВД. Он уже отчаялся ждать, что кто-то когда-то хотя бы попытается разобраться в его судьбе. Три месяца Туполев упорно настаивал на том, что он понес заслуженное наказание за свои преступления. Окончательно, рассказывал мне, поверил отцу лишь тогда, когда услышал:

— Ну, хорошо, ну, не признавайтесь, что вы честный человек… Назовите мне лишь тех людей, которые нужны вам для работы, и скажите, что вам еще нужно.

По приказу отца собрали всех ведущих его сотрудников, осужденных, как и сам Туполев, по таким же вздорным обвинениям, и создали более-менее приличные условия для работы. Жили эти люди в общежитии, хотя и под охраной, а работали с теми специалистами, которым удалось, к счастью, избежать репрессий.

Моего отца нередко обвиняют в создании таких «шарашек»… Но он мог лишь добиваться освобождения этих людей, но отменять решения судов не мог. Проходило какое-то время, пока разбирались и принимали решение об освобождении. Чтобы как-то облегчить участь ученых, оказавшихся в лагерях, их и собирали в такие «шарашки».

Ни в коей мере не собираюсь опровергать воспоминания людей, которые там работали после лагерей. Допускаю, что рядовые исполнители многого не знали. Наверняка они искренни в своих рассказах о пережитом. Как и те люди, которые с тридцать шестого, тридцать седьмого, тридцать восьмого годов находились в тюрьме. Они знали фамилию нового наркома, не больше. А позднее, уже в пятидесятые, был создан тот образ Берия, о котором мы говорили…

Туполев, Королев, Мясищев, Минц, многие другие люди, ставшие жертвами репрессий, рассказывали мне о роли моего отца в освобождении советских ученых — и ядерщиков, и авиаконструкторов, и всех остальных — и тогда, и до моего ареста, и позднее, когда отца уже давно не было в живых. Какая нужда была этим людям что-то приукрашивать?

Они считали, что их спас мой отец. Двурушничать передо мной в той обстановке им не было никакого смысла. Напротив, их заставляли давать показания на отца…

Они были благодарны отцу за то, что он «вытащил» их из тюрем и лагерей, добился того, что им были созданы условия для работы, а затем и полного освобождения всех этих людей.

Я уже говорил, что в СССР аресты не проводились по инициативе ЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ… Речь в данном случае лишь о крупных фигурах типа Туполева, Королева, Мясищева, ученых-ядерщиков и других. Жертвами репрессий они становились только по инициативе или с санкции Орготдела ЦК. По-другому не бывало. Мы говорили о массовых арестах военных. Тухачевский, Блюхер, Якир… Только с санкции этих людей, а главное, Ворошилова можно было арестовать того или иного военного. Многие из тех, кто становился соучастником преступлений против честных людей, впоследствии сами попали под каток репрессий.

Так было и с учеными. Возьмите любое «дело» тех лет. В каждом непременно найдете визу наркома, другого ответственного работника. Скажем, если ученый был из Наркомата авиационной промышленности, резолюцию накладывал нарком этой отрасли. Знаю, что единственным человеком, не завизировавшим своей подписью ни один подобный документ, был Серго Орджоникидзе, чего не могу сказать о многих из тех, кого мы сегодня считаем невинными жертвами. Как ни горько, но даже Сергей Миронович Киров, если уж быть до конца объективным, давал согласия на аресты того или иного деятеля. Этот человек никогда не был сторонником репрессий, но что было, то было…

Почему он так иногда поступал, разговор особый. А вот Орджоникидзе не оставил после себя ни одного такого документа. В архивах наверняка должны сохраниться другие документы, где он категорически возражает против арестов. Пусть эти специалисты не любят Советскую власть, говорил Серго Орджоникидзе, но если они работают на нее, страдать за свои взгляды не должны. Здесь они с отцом были единомышленники.

Никто не может опровергнуть такой факт: во время войны в тех отраслях, которыми руководил Берия, не было ни одного ареста, ни одного снятия с должности. Так было и в период, когда шла работа над бомбой. И совсем не потому, что не пытались это делать. Пытались. Но отец санкции не давал, требуя у органов реального обоснования обвинения. Другие поступали иначе. Когда с такими предложениями приходили к Ворошилову, тот подписывал тут же или сам садился писать… И не он, к сожалению, один.

— Дайте мне факты, что этот ученый действительно сотрудничает с разведкой, а не рассказывайте, что он английский шпион, — говорил отец.

Фактов, разумеется, не было, и человек, даже не догадываясь о том, что ему угрожало, продолжал спокойно работать. Отец никогда не допускал шельмования людей. Почитайте материалы Пленума ЦК, где его обвиняли в том, что он прикрывал политически не преданных людей. Такие обвинения звучали и раньше, но отец был последователен:

— То, что этот ученый считает, что мы сволочи, это его личное дело, но ведь работает он честно?

Эти принципы он исповедовал на протяжении всей жизни, как я рассказывал. И когда на том Пленуме ЦК говорили, что Берия всегда исходил не из партийной сущности человека, а исключительно из деловых качеств, это было правдой. А для партийной верхушки это и было как раз самым большим нарушением большевистских принципов…

Из выступления А. П. Завенягина, члена ЦК КПСС, заместителя министра среднего машиностроения на июльском (1953 г.) Пленуме ЦК КПСС:

«…товарищ Маленков говорил в своем докладе о практике Берия игнорировать Центральный Комитет и правительство в важнейших вопросах, в том числе в вопросе относительно использования атомной энергии. Товарищ Маленков сказал, что решение по испытанию водородной бомбы не было доложено правительству, не было доложено Центральному Комитету и принято Берия единолично. Я был свидетелем этой истории.

Мы подготовили проект решения правительства. Некоторое время он полежал у Берия, затем он взял его с собой почитать. У нас была мысль, что он хочет поговорить с товарищем Маленковым. Недели через две он приглашает нас и начинает смотреть документ. Доходит до конца. Подпись — Председатель Совета Министров Г. Маленков. Зачеркивает ее. Говорит — это не требуется. И ставит свою подпись.

Что такое, товарищи, водородная бомба? Это сейчас важнейший вопрос не только техники, не только вопрос работы бывшего первого главного управления (теперь нового Министерства среднего машиностроения), это вопрос мирового значения. В свое время американцы создали атомную бомбу, взорвали ее. Через некоторое время, при помощи наших ученых, нашей промышленности, под руководством нашего правительства мы ликвидировали эту монополию атомной бомбы США. Американцы увидели, что преимущества потеряны, и по распоряжению Трумэна начали работу по водородной бомбе. Наш народ и наша страна не лыком шиты, мы тоже взялись за это дело, и, насколько можем судить, мы думаем, что не отстали от американцев. Водородная бомба в десятки раз сильнее обычной атомной бомбы, и взрыв ее будет означать ликвидацию готовящейся второй монополии американцев, то есть будет важнейшим событием в мировой политике. И подлец Берия позволил себе такой вопрос решать помимо Центрального Комитета.

…Мне кажется, в оценке Берия, как работника, имеется преувеличение его некоторых положительных качеств. Всем известно, что он человек бесцеремонный, нажимистый, он не считался ни с кем и мог продвинуть дело. Это качество у него было… Без лести членам Президиума ЦК могу сказать: любой член Президиума ЦК гораздо быстрее и глубже может разобраться в любом вопросе, чем Берия.

Берия слыл организатором, а в действительности был отчаянным бюрократом. После смерти товарища Сталина Берия особенно заметно стал демагогически вести игру в экономию. Американцы строят новые большие заводы по производству взрывчатых атомных веществ. Тратят на это огромные средства. Когда мы ставили вопрос о новом строительстве, Берия нам говорил: «К черту, вы тратите много денег, укладывайтесь в пятилетку». Мы не могли с этим мириться, государство не может мириться. Берия же повторял нам: «К черту, укладывайтесь в утвержденные цифры».

Товарищи, с изъятием Берия из состава Президиума ЦК и руководства нашей партии… Центральный Комитет, Президиум ЦК поведут нашу партию и государство вперед, к новым успехам».