Мой отец — Лаврентий Берия
Шрифт:
«Позвольте, — спросит прочитавший все это недоверчивый читатель. — А каким же образом удалось уцелеть Великой Княгине? Ведь все известные и у нас, и на Западе источники довольно убедительно опровергают такую возможность».
Но я уверен, что в Ипатьевском доме стреляли не в… Анастасию. По ее же рассказам, своим спасением она обязана доктору Боткину, отправившему на смерть собственную дочь. Девушка погибла ради того, чтобы не засохла последняя веточка императорского дома… Доктор Боткин, идя на такую жертву, спасал Россию. Вернее, пытался спасти.
И еще одно утверждение Анастасии Николаевны. По ее словам, в ту страшную июльскую ночь проклятого Историей 1918-го, наследник последнего Императора и Самодержца Всероссийского цесаревич Алексей тоже не был убит.
Вне всяких сомнений, Ее императорское высочество Великая Княгиня Анастасия Николаевна рассказала тогда в Москве все до малейших подробностей. Наверняка были подняты какие-то документы, хотя бы косвенно подтверждающие ее рассказ. Помните, чем в первую очередь поинтересовался Сталин? «Не самозванка? Проверьте». Не могли не проверить. И если Анастасия что-то рассказала о подробностях спасения цесаревича Алексея, точно так же проверялись тогда, в сороковых годах, и они. Словом, историкам, вероятно, есть над чем подумать.
И все же в кого стрелял Юровский? Участники преступления, и он в том числе, были уверены, что в Алексея. Или кто-то знал правду? Кто?
Допустим, что вместо цесаревича принял смерть какой-то его ровесник. Были ли такие в его окружении? Были!
Чекист А. Кабанов в оставленных «благодарным потомкам» записках утверждал, как помните, что 14-летнего сына Николая II выносили на руках в садик, усаживали в детскую коляску, «которую возил 14-летний (!) племянник одного из поваров».
А теперь возвратимся к рассказу Якова Юровского: «В шесть часов увезли мальчика, что очень обеспокоило Р-ых и их людей. Приходил д-р Боткин спросить, чем это вызвано? Было объяснено, что дядя мальчика, который был арестован, потом сбежал, теперь опять вернулся и хочет увидеть племянника. Мальчик на следующий день был отправлен на родину (кажется, в Тульскую губернию). Был арестован, потом сбежал, теперь опять вернулся…» Звучит такое объяснение, по меньшей мере, странно. Вернулся после удачного побега из-под ареста? Зачем? А ведь, если помните, другой участник событий в Ипатьевском доме, А. Кабанов, утверждал, что дядя 14-летнего мальчика «был расстрелян в первые дни по прибытии из Тобольска». Как же все это понимать? Еще одна загадка? Похоже, что так.
«В шесть часов увезли мальчика, что очень обеспокоило Р-ых и их людей…» Чем вызвана такая реакция? Увезли… цесаревича Алексея? Но каким образом прошла подмена?
А если допустить, что и сам Николай II, и его окружение, включая доктора Боткина, заблаговременно получили информацию о готовящейся казни? Есть одна любопытная деталь. В ту ночь семья отошла ко сну на три (!) часа позже обычного, что и отметили с некоторым удивлением сами участники «акции».
Было же у доктора Боткина время спасти Анастасию. Следовательно, знал, что всех их ждет впереди?..
Разумеется, все это из области домыслов. В конце концов цесаревича могли просто не добить, а если учесть неразбериху, царившую ночью (одно сплошное мародерство чего стоит!), вполне можно допустить и его счастливое исчезновение. С чьей-то помощью, разумеется.
Рискую навлечь на себя гнев историков, но, учитывая характеристики людей, содержащих под арестом императорскую семью, нетрудно предположить, что за драгоценности, а их у Романовых — это подтверждено многочисленными документами — было предостаточно, кто-то мог оказать «классовому врагу» любую услугу.
Трудно сказать, уместна ли такая аналогия, но, перечитывая многочисленные документы, связанные с расстрелом в Екатеринбурге, не раз вспоминал Михаила Булгакова. Окажись его незабвенный Шариков в составе караула, охранявшего Ипатьевский дом, отлично бы вписался в эту большую компанию отборных мерзавцев и негодяев, готовых за княжеские украшения продать не то что пролетарскую революцию — мать родную… Почему бы в таком случае не предположить, что у императорской семьи и ее окружения были и такие союзники? И вот тогда кое-что может проясниться. Контакт с такими людьми вполне мог поддерживать, скажем, без особых подозрений доктор Боткин.
Но это уже, повторяем, из области предположений, не имеющих, увы, под собой каких-либо документальных подтверждений. Единственная надежда лишь на то, что в российских архивах отыщутся следы пребывания Великой Княгини Анастасии в послевоенной Москве. Возможно, тогда же узнаем мы и о судьбе цесаревича Алексея.
К сожалению, ничего не известно и о дальнейшей судьбе офицера, которому спасла жизнь дочь Всероссийского Самодержца. Неужели он никому и никогда не рассказал о своем знакомстве в польском монастыре, о встрече с Берия, о неделях, проведенных в Москве вместе с Великой Княгиней? Весьма сомнительно, хотя если учесть, что государственная тайна была доверена боевому офицеру, в лучшем случае эта история могла стать достоянием самых близких людей. Не больше. Возможно, кто-то из них отзовется? Надежды на то, что сам этот офицер еще жив, не так много — прошло столько лет… И уж совершенно ни одного шанса на то, что Великая Княгиня дожила до наших дней. Помните Юлию Борисову в роли Анастасии в картине «Цареубийца»? Добавьте ни много ни мало семь с половиной десятилетий… Следовательно, Анастасии Николаевне было бы сегодня за 90. В истории же она так и останется 17-летней Княжной, одним из последних осколочков дома Романовых. Или все-таки нет?
«Я дала обет Господу и должна возвратиться в свой монастырь. Если Советское правительство сочтет возможным выполнить мою единственную просьбу, я просила бы негласно похоронить меня в царской усыпальнице в Ленинграде».
Даже если бы это была всего лишь красивая легенда, в нее стоило бы поверить…
Глава 10. У старых грехов длинные тени
1 декабря 1950 года Военной коллегией Верховного суда СССР были осуждены к высшей мере наказания — расстрелу член Политбюро ЦК ВКП(б), заместитель Председателя Совета Министров СССР Н. А. Вознесенский, член Оргбюро, секретарь ЦК А. А. Кузнецов, член Оргбюро ЦК, Председатель Совета Министров РСФСР М. И. Родионов, кандидат в члены ЦК, первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) П. С. Попков, второй секретарь Ленинградского горкома Я. Ф. Капустин и председатель Ленинградского горисполкома П. Г. Лазутин. К длительному тюремному заключению были приговорены тогда же несколько других партийных работников, обвиненных, как и остальные подсудимые, в том, что, создав антипартийную группу, они проводили, как было сказано на суде, вредительско-подрывную работу, направленную на отрыв и противопоставление Ленинградской партийной организации Центральному Комитету партии, превращение ее в опору для борьбы с партией и ее ЦК. Так называемое «Ленинградское дело» — один из актов послевоенных массовых репрессий, в организации которого уже много лет обвиняют моего отца. Жертвами репрессий тогда стали не только все руководители Ленинградских городской, областной, районных организаций, но и почти все советские и государственные деятели, выдвинутые в свое время в центральный партийный и советский аппарат, в областные партийные организации страны. Только в Ленинградской области по официальным данным преследованиям подверглись свыше двух тысяч человек. Были репрессированы и члены семей осужденных.
Хотел бы сразу же опровергнуть обвинения в адрес отца. Судьбу Кузнецова, Вознесенского, да и всего так называемого «Ленинградского дела» решала комиссия ЦК, что вполне понятно, учитывая положение обвиняемых. В ее состав входили Маленков, Хрущев и Шкирятов. Смерть ленинградских руководителей в первую очередь на их совести. Лишь одна деталь, на которую в течение многих лет предпочитают закрывать глаза отечественные историки: все допросы обвиняемых, проходивших по этому «делу», вели не следователи МГБ, а члены партийной комиссии. Мой отец никакого отношения к этим гнусным вещам не имел. Помню, он сразу же сказал, что это очередная затея по захвату командных высот с помощью разгрома Ленинградской партийной организации, которая очень поддерживала Вознесенского. А Вознесенского, которого уважал и ценил мой отец, что было хорошо известно, в Кремле не любили. Одна из причин — благосклонность к этому талантливому руководителю Сталина. Проще говоря, в Вознесенском видели конкурента…
Как и мой отец, Вознесенский крайне отрицательно относился ко всяким группировкам и внутрипартийной борьбе. Это был в тот период один из самых молодых и, что было ясно, перспективных руководителей. Взлет его пришелся на годы войны. Насколько знаю, Сталин считал его очень сильным экономистом, а это не могло не раздражать сталинское окружение. Таких не жаловали…
Но здесь важно заметить, что эти события происходили не только в общем контексте борьбы за власть, что всегда было присуще верхушке большевистской партии, а и столь же ожесточенной борьбы за форму правления. И Хрущев, и Маленков считали, что партия должна быть во главе всего, хозяйственная деятельность в их глазах была чем-то второстепенным. Вознесенский, отец, все руководители промышленности никогда не скрывали, что с этим согласиться не могут: доминировать должна экономика, а не политика. Другими словами, не отвергая, разумеется, большевистскую идеологию в целом, эти люди ставили под сомнение сами формы управления государством, настаивали на проведении реформ.