Мой персональный миллионер
Шрифт:
— Все нормально, — ответил я. — Ванька, поехали домой.
— Нас машина ждёт. В самолёт без паспорта не получится. Но я забронировал два места через сайт попутчиков.
— А что, и так можно было?
— Я часто ездил… из института домой, в область. Дёшево и сердито.
До дома мы добирались на видавшей виды «Шкоде». Все четыре пассажирских места были заняты. Ванька на неудобном месте — посередине. Я на — правах старшего и начальства — у окна. Оно норовило покрыться инеем. Я засыпал и прижимался к нему лбом, протапливая кружок, в который потом можно было заглядывать. Ехали
Началось утро, в мое оконце было видно все больше: снежные поля, унылые лесополосы вдоль дороги. Когда показались родные пригороды, я готов был плакать от счастья. Был уверен — выйду из машины, землю целовать буду.
Вышел — грязь. Зато родная, сердцу милая. Но целовать перехотелось.
— Вань, денег дай, — попросил я. — Завтра личность обрету и отдам.
Просить денег у Ваньки не так стыдно. Ванька — свой. Он ещё помнит, что я миллионером был когда-то. И что зарплату ему я плачу. Точнее, бухгалтер мой. Ванька отсчитал почти всю свою наличность. Я поблагодарил и полетел в больницу.
Не успел. В больницу меня поначалу пускать не хотели. Потом признали, пустили. Какая-то дискриминация сотрудников РЖД, мне даже обидно стало за всех, такие же куртки носящих. Поднялся, перепрыгивая через три ступеньки. У дверей палаты — громила.
— Куда? — лениво спросил меня он и дорогу мне перекрыл.
Во мне всколыхнулась вся тщательно скрываемая до сих пор злоба, густо замешанная на тревоге за Лидку и Соньку. Что случилось такого, что здесь амбал стоит? Я дёрнулся, стремясь мужчину обойти, но он мне такой возможности не дал. Я вспыхнул и одним четким ударом отправил его в нокаут — мужик покачнулся и осел. Из палаты выглянула Лида с ребёнком на руках. Слава богу, все в порядке!
— Герман! — искренне обрадовалась она. — А Гошу ты за что?
Я перешагнул через Гошу и к Лиде двинулся. Прижал к себе, крепко и в губы её поцеловал. Сладкая. Ребёнок, между нами зажатый, жалобно пискнул.. Я не подумал даже, что трое суток не брит, и пахну наверняка ядрено. Так хотелось уже, наконец, её почувствовать. Но Лида на поцелуй откликнулась охотно.
— Успел, — сказал я.
Ребёнка у Лиды забрал, посмотрел внимательно. Раньше все младенцы мне казались одинаковыми, а сейчас одного взгляда хватило, чтобы понять — чужая. Пахнет даже иначе. Наша Сонька сладко пахнет молоком и детской присыпкой, а чужая девочка — больницей: хлоркой и лекарствами. И смотрит слишком серьёзно, в рукав мой вцепилась, словно боится, что я уровню её.
— Это — Лариса, — ответила Лида на мой взгляд. — Она… ничейная. А Соня на операции уже. Мне кажется, слишком долго. Жду-жду Андрея, а он все не идёт.
Я снова на младенца посмотрел. Разве бывают дети ничейными? Не нужными? Это же… неправильно. А потом осознал — наша-то Сонька в операционной.
— Все хорошо будет, — притянул я к себе Лиду. — Давай мелкую укачаем, и я тебя отвлекать буду. Всякими неприличными методами.
Лида, наконец, улыбнулась. Обратила внимание на мой наряд, заставила повернуться вокруг оси.
— РЖД, —
И принялась ребёнка укачивать. Тот не укачивался — смотрел на меня круглыми чёрными глазами. У Соньки светлые глаза, а у этой тёмные. Кожа белая, а глаза — два колодца. Как у Лиды.
— Отдай сюда, ты не умеешь. Медленная ты.
И забрал малышку. Шагал и напевал даже. Пою я ужасно, но Соньке нравится. Этой тоже понравилось. Палец в рот засунула и моргает медленно — засыпает, значит. Дверь открылась — заглянул Гоша. Под глазом синяк наливается. Надо не забыть спросить у Лиды, откуда вообще Гоша взялся.
— Тсс, — сказал я сердито Гоше. — Видишь, ребёнок спит.
Гоша дверь закрыл. Я переложил девочку в кроватку, сел на табурет и Лиду на колени усадил. И усталость будто отступила. И рассказал все. Что разбираться надо на работе, кто и зачем меня подставил. Что побили меня — да, пожалеть нужно. Обязательно. Но лучше — в постели. И подуть, и погладить. И поцеловать — да. Каждый синяк. Я не против.
Лидка была лёгкой. Нисколько моим раненым рёбрами не мешала. Так и просидел бы весь день, не обращая внимания, что глаза от усталости слипаются. Но сонливость, как ветром сдуло. Лида мялась и сомневалась, а потом все же решила поведать, как время без меня провела. Очень, надо сказать, занимательно. У меня кулаки сжались, возникло непреодолимое желание убивать. Желательно прямо сейчас.
— Сейчас Андрея дождёмся и поедем.
— Куда? — всполошилась Лидка.
— Дела делать.
Андрей пришёл через несколько секунд. Словно дожидался в коридоре, когда мы с Лидой договорим. Она вскочила, побледнела — хотя куда больше, и так, как простыня.
— Ну-ну, — пожурил её Андрей, — все хорошо. Спит ваша малышка. К вечеру из реанимации переведем. И плакать не надо, вы чего.
А Лидка и правда разревелась. Да так, словно краны открыли. Андрей принёс валерьянки. А я только сейчас понял, чем так от Лиды пахло — видимо, к валерьянке она уже прокладывалась. В чудодейственный эффект этого лекарства я не верил, но пусть пьёт, лишь бы не плакала.
— Пойдём, — сказал я, — у нас ещё часов пять до вечера.
Такси ожидало у шлагбаума. Ехать недалеко, можно было и пешком дойти, но на ногах словно гири пудовые. Устал. Мамин дом, который, по сути, и мой, находится на тихой улочке недалеко от центра. Кованый забор, калитка не заперта — недосуг было запирать. Но входная закрыта, впрочем, судя по слою снега на ступенях, ею сегодня и не пользовались. Обошли дом, вошли через кухню — снова не заперто. Лидку приходилось тащить на прицепе, входить она не хотела.
— Может, я тут подожду? — робко поинтересовалась она.
— Нет уж!
Дверь распахнута уже, а она шагать отказывается. На руках её, что ли, нести? Вот же мама. Росту полтора метра и весу сорок кило, а как зашугала.
— Лид, подожди!
Перепрыгивая через кусты, к нам неслась её сестрица. Волосы у неё фиолетовые. Сзади Кирилл. Связи между ними я не улавливаю, видимо, Лидка мне рассказала не все.
— Кирилл сказал, что наша тоже тут, — Дунька запыхалась, говорила торопливо. — А мне интересно же.