Мой персональный миллионер
Шрифт:
– Может, – говорит Герман, видимо, читающий мои мысли. – Давай с постели подпрыгивай. У нас дочку из реанимации переводят. Забыла?
Смешно, но я, считающая минуты до воссоединения с малышкой, и правда забыла. Зато теперь лечу, выворачиваю шкаф в поисках свежих вещей. Герман натягивает джинсы. Уже в машине я вспоминаю, что Герман кроме дольки огурца так и не съел ничего.
– Позже, – отмахивается он. – Или пирожок куплю в больничном буфете. Я к ним уже привык.
Он такой обросший, уставший, и даже, кажется, похудел. Я обещаю себе – сварю своему спасителю борщ. И пожарю самую огромную отбивную. Чтобы прям со сковородку размером.
Соньку
– А мы сами развлечемся, – Герман подхватывает на руки Ларису.
Она хватается за рукав. Всегда держится, я только недавно это заметила. Герман садится на корточки, напротив меня. Подносит Ларису к хныкающей Соньке. Те смотрят друг на друга внимательно. А потом Лариса хватает Соньку за нос. Сонька растеряна – так с ней себя ещё никто не вел. Она – принцесска. Её на ручках носить надо, в попу дуть, и бежать к ней на первый же писк. Я думаю, что увижу первое в жизни моей дочки выяснение отношений. И удивляюсь. Сонька, которую другие дети не интересовали, она была слишком мала и в упор из не видела, вдруг тянется, и тоже Ларису за нос хватает. Маленькой липкой пятерней. И не плачет – улыбается. А на нижней десне зуб видно. Первый, маленький, полоска белая. А я снова плачу.
Вечером я исполняю данное себе обещание. Варю борщ и жарю огромную отбивную. Мысли о Соньке гоню – надо и Герману время уделить. Он так измучен. Да и медсестре заплатил, чтобы от Соньки не отходила. Иду в комнату, звать ужинать – а он спит. Свернувшись калачиком, как ребёнок. Все, что я сделала, это накрыла его одеялом. И легла рядышком.
Проснулась в девять – Герман снова спит. Но отбивной нет и борщ ополовинен. Стало быть, просыпался. Я же лечу по привычному маршруту – к Соньке. Ей сегодня лучше, гораздо лучше. Она вертит головой, словно пытаясь Ларису отыскать. Но её нет – увезли на операцию. Искренне надеюсь, что после операции ей станет лучше и боль уйдёт, чтобы больше не возвращаться.
Герман приходит через два часа. Зато бритый, в новом пальто. Миллионер, ни дать, ни взять. И что самое смешное – мой. Персональный.
– Тут такое дело, – смущаясь говорит он. – У меня была жена…бывшая. Недолго.
– Ииии?
– И мне очень не хотелось ходить на судебные заседания. Поэтому я доверенность выписал нашему юристу – он меня представлял в суде. Доверенность я не аннулировал. Забыл да и не то, что разводиться, жениться не планировал.
– Ииии?
– В общем, доверенность нашли, и развели нас…по настоящему. Придётся снова жениться. Ты же выйдешь за меня замуж, да? Прям забесплатно, по любви огромной?
Вид у него такой потешный, взбудораженный, что не я могу удержаться и тяну время, чтобы поглядеть, как он волнуется. А потом соглашаюсь. Ну как не согласиться, если миллионер синеглазый на коленях?
– Я его уволил, – вываливает он на меня новости. – И Дашку. И вообще, пора уже обновлять кадры. А это вот, чтобы если меня рядом не будет, ни одна тварь нос не подточила.
Он вываливает мне на колени документы. С удивлением узнаю, что я являюсь владелицей трёхкомнатной квартиры в центре. Ещё –
– Ещё свою квартиру на тебя перепишу, я же обещал.
– У меня же ещё своя квартира есть… Знаешь, Герман, есть у меня к тебе одна просьба. Важная-важная.
– Какая? – с готовностью спохватывается он, ему стыдно за этот развод.
– Разбери мои коробки, а. Меня старшая по подъезду измучила.
Смеётся. Меня обнимает. Пахнет смешно – дорогой туалетной водой и моим шампунем. И мне нравится то, что он с полки хватает именно мой шампунь. Мне вообще все нравится. Я готова обнять весь мир. А на деле держу свою малышку, и нас обнимает Герман. Сонька не возмущается – она устала в больнице. И здесь, в кольце рук ей тепло и спокойно. Все так, как должно быть.
Эпилог первый.
Музыка была слишком громкой. Я лениво подумала – надо бы пойти убавить. Но шевелиться было лень. Кресло мягкое. Чай вкусный. Дунька рядом. Говорит, пытаясь перекричать музыку.
– Нет, я так больше не могу, – сдалась она.
Поднялась, вышла с кухни. Музыка стихла. Тишина. Только крики детские. Крики - это хорошо. К ним я привыкла. Дерутся – значит все нормально.
У Дуньки нежно голубые волосы. Правда, отрастила, лопоухости не видно. Кстати, через пару лет после всего случившегося, я застукала сестру за приклеиванием собственных ушей скотчем к головушке. Пустой, видимо.
– Не помогает, – вздохнула Дунька, ничуть не смущенная.
Дунька родила девчонок. Двух. Намучившись в детстве, назвала одну Ванессой, а вторую - Изольдой. Правда, они через месяц, не без помощи наших мужей, стали Ванькой и, по-еврейски, Изей. Поэтому, родив еще через полтора года третью девочку, она назвала её Надей. Сейчас Надьке уже пять. Смысл её жизни в том, чтобы задирать всех окружающих и жить у папы на коленях. Все Дунькины девочки немного лопоухи, но родителей это нисколько не трогает. И самих девчонок тоже.
Дуня не возвращалась. Я со вздохом – покидать насиженное место не хотелось – поднялась и прошла в гостиную. Там кавардак. Всегда так происходит, когда наша очередь принимать девчонок. Живём мы по соседству, что порой меня печалит. И толпа детей ночует по очереди то у нас, то у них. Когда у них, Герман злорадствует. Наслаждается тишиной, и, отдохнув, начинает настаивать на новом ребёнке. В следующие выходные дети ночуют у нас, и тогда мой муж заявляет, что детей у нас более чем достаточно.
В гостиной беспредел. Я подхожу к окну. Приходится перешагивать через игрушки. Одного коварного розового пони я не углядела – он бросился мне под ноги. Я с трудом удержала не очень приличное слово. Пони же сдерживаться не стал – печально и пронзительно свистнул, сдуваясь резиновыми боками.
На улице Герман и Кирилл. Снегу навалило немерено, и они, в компании с дворником, пытаются прокопать дорожку к беседке с мангалом. Дворник у меня появился после того, как дед решил, что на пенсии ему необходимо хобби и засадил весь мой участок кабачками, морковкой, помидорами и огурцами. Через две недели страсть к огородничеству прошла, а грядки остались. Герман завёл дворника. Он тоже пенсионер, но грядки ему нравятся – мы все лето ели овощи, насаждения которых он смог реанимировать. И теперь небольшой огородик у нас тоже есть.