Мой портфель
Шрифт:
Впервые ко мне приставали, чтобы я что-то купил. Это был высший стыд. Тут всем выкатили какие-то колючие фрукты. Я схватил одну. Или одно. Или один. И почувствовал себя вором, как чувствовал всегда, когда ел.
– Вы гость капитана, садитесь за стол, вам подадут.
– Нет, я здесь.
Я дожевал в углу. Корки сунул в карман. И пошел искать Петухова.
Ввиду полной невозможности дальнейшего пребывания в капитализме, ввиду униженности, незнания сортов пива и колбас, я попросил вывести меня обратно за борт, где и остался с наслаждением в общественном
Среди своих я был недолго. Я стал сатириком.
Спасибо Вам, Владислав Сергеевич, за первую экскурсию во враждебный мир, борьбу с которым мы с Вашей помощью, слава Богу, проиграли.
Он так упорно думал о куске колбасы, что вокруг него стали собираться собаки.
Трос сорвало
Трос сорвало на переправе. Это грозило сама знаешь чем. И твой отец первым заметил это. Прыгнул в ледяную воду – понтоны крепить. Остальные за ним. Спасли переправу. Оглянулись, стали кричать, а его уже нет. Три дня его искали, улицу его именем назвали…
Сейчас он официантом в Лондоне. Жалеет страшно.
Одесскому русскому
75 лет русскому Одесскому или Одесскому русскому. Еще пятнадцать лет назад это словосочетание выглядело чудовищным. Страшнее не было, чем Одесский русский.
Сегодня оно полно смысла.
Да, вот… русский одесский. На нем говорят, на нем играют. Он был вначале выстроен, потом разрушен и вот опять воссоздан. Как, будем надеяться, и город.
Как же можно было так жить, чтобы отсюда сбежала целая треть? И именно те, кого учили и воспитывали. Взяла Одесса и перебралась, остались те, кого этот город, эта нервная почва держит мертвой хваткой.
Чего же они сбежали, если такие театры были и такие артисты были, и песни были, и пляжи были, и танцы были… И какие спектакли были! И какие актеры играли! И какое пароходство! И какие лайнеры ходили! И какие капитаны, и какие жены!… А отворили дверь – и все рванули.
Вот и весь вопрос, и весь ответ, – что человеку надо.
Я знаю. Чтоб закрыто не было.
Это по-русски и по-одесски – ненавижу запертость дверей. Как кошка. И миска полная, и хозяева есть, а лягу под дверью, и буду ждать. Вот я такая. Вначале отсюда туда хочу, а потом оттуда сюда.
Уже два театра в Одессе построили. Еще три театра в Одессе построят. Может, и захотят оттуда сюда.
Пожар
Лето. Одесса. Аркадия. Жара. И, конечно, горит пирожковая, ибо количество пирожков, жареных в одном и том же масле, перекрыло все рекорды. Канцерогенные вещества не выдержали своего скопления и взорвались. Пирожки летали, как шрапнель. В белых халатах чёрного цвета суетились пирожковницы и верещали давно забытыми девичьими голосами.
Зрители заполняли первые ряды. Через каких-то
Особенно живописен был старший огнетушитель, ввиду жары находящийся в верхней брезентовой робе и чёрных сатиновых трусах «верность». Зрителям импонировали его невысокая скорость и попытки отвернуть вентиль.
Действия пожарных в стороне от огня, наконец, закончились, и они стали приближаться. На пожаре наступил момент, который так ценят шашлычники, то есть пламени уже нет, угли чуть подёрнуты пеплом. В общем, те, кто жарили на шампурах помидоры и колбасу, облизывались. Когда в стволах появилась вода, уже и угли остыли, и все побежали смотреть как двое пьяных под ударами волн взбираются на вертикальную скользкую стену.
В Одессе очень благодарный зритель. Что делать, если в городе такая скука, а театр Сатиры себя не оправдал.
200 лет Одессе
Семь лет назад я желал Одессе стать центром Юга, чтоб была масса мест индивидуального отдыха вместо одного места массового отдыха, ибо массового отдыха не бывает, писал я. Как ни странно, многое сбылось.
Чтоб рыба заходила, писал я. Вошла. Никто не предполагал, что это будет связано с падением производства. То есть раньше одесситы, которые работали, не могли купить рыбу, потому что ее не было. Теперь они не могут купить рыбу, потому что не работают. Но рыба есть.
Чтоб было много кафе, ресторанов, магазинов. Они есть. Товар, конечно, иностранный. Конечно, жалко отечественного производителя, но нельзя из жалости к нему ничего не жрать в едином порыве или ходить голыми в его поддержку.
Пусть повсюду звучит музыка и мы, красивым летним вечером, все в белом будем гулять от музыки к музыке. И это есть! И мы ходим. Я раньше бегал вдоль Аркадии, отмечая расстояние по туалетам: две вони, три вони, четыре, четыре с половиной вони. С возрастом счет пошел назад: пять воней, четыре вони, три… Эх бы музыка… Сбылось! Новая жизнь наложилась на старую: сквозь вонь звучит музыка или воняет сквозь мелодию. В общем, жить стало веселей.
Теперь вода! Я мечтал, чтоб вода текла не по статистическим данным, а по трубам… Не течет. Не сбылось. То есть через крышу, через стены, через потолок, но не через трубу… Не сбылось. Если б с таким же напором, с каким велась предвыборная борьба… Нет-нет. Сейчас пошучу… Если б из трубы хлынуло то, что хлынуло из телевизора. Нет… Мы бы подохли… Нет… Если б такой же напор, какой был, нет – бил, нет – был, нет – бил в водопроводе, нет-нет. Сейчас пошучу… То есть поменять напорами, то есть источник один, но поменять отверстия. Вот… Короче… не наберешься там, где хочется, а наберешься там, где не надо.