Мой препод Укротитель

Русс Алана

– Не убежит, – в паре слов накалякал аспирант задание напротив моего имени, чтобы не забыть.

Он левша? Никогда не замечала.

– Реферат, объёмом не менее тридцати страниц, вышлите мне на почту. Крайний срок: вечер перед семинаром. Литературных источников не менее десяти. Интернет-энциклопедии даже не думайте открывать. Электронные книги использовать можно. Научные статьи тоже, но в этом случае оформить и те, и другие в виде гиперссылок. Я буду проверять. Свободны.

Я стояла и глазела на преподавателя,

безмолвно открывая-закрывая рот. Чувство вины медленно, но верно трансформировалось в лютую неприязнь.

Столько работы лишь потому, что я задремала на пару минут? Так Никитка Быков вообще ни разу головы за пару не поднял – дрых себе, тихо-мирно посвистывая.

– Но это ведь нечестно! – возмутилась я.

– Почему же? Я давненько заметил, что вы всё время увлечены чем угодно, но не предметом. Пора принимать меры. Своим… гхм…бездельем вы отвлекаете не только меня, но и сокурсников.

Бранов с осуждением уставился на меня. Ярко выраженные скулы, зачёсанные набок тёмные как смоль волосы…

«Клетка, клетка, ещё клетка…» – туда-сюда скользила я взглядом по рубашке с лихо закатанными рукавами.

Выше смотреть нельзя, там удивительно темные, чуть больше, чем суровому мужскому лицу полагалось глаза. Ну а разглядывать препода ниже пояса совсем уж неприлично.

Хотя, на удивление, не так неловко.

– Не одна я увлечена «чем угодно», между прочим.

Взгляд сам собой скользнул к стулу, где ещё пару минут назад сидел Никита, мой с головы до ног татуированный одногруппник.

Аспирант с недоброй весёлостью сощурился и снова поставил закорючку в журнале. Неужто пару «лестных» характеристик к моей фамилии приписал?

– Мало того, что лентяйка, так еще и ябеда?

– Я не ябеда! – слова вырвались быстрее, чем мозг нажал на стоп-кран. – И уж точно не лентяйка. Просто тут работы на пару дней не меньше!

Аспирант с явным садистским удовольствием перевёл взгляд с журнала на меня. Кивнул миролюбиво.

– Вот и славно. Будете заняты делом несколько дней. Если повезет, то и пару самых настоящих книг откроете. Уверяю, вам понравится.

Я насупилась. А жить мне когда, спрашивается? Или существует только он со своей «релижкой»?

– Разрешите хотя бы через неделю реферат принести. Боюсь, к следующему понедельнику не успею.

Аспирант поглядел на меня так, будто я глупость несусветную сморозила.

– А выходные на что? Или вы чем-то гиперважным заняться планировали?

Я потупилась, по-прежнему не глядя мучителю в глаза. Не говорить же, что выходные для того и выходные, чтоб отдыхать. Да и к тому же я собиралась хорошенько оторваться на вечеринке в частном коттедже в субботу.

Вот только сдаётся мне, скажи я об этом аспиранту, у нас определённо возникло бы недопонимание. Но, кажется, это самое недопонимание имело серьезное намерение возникнуть. Пусть даже

из моего неприязненного молчания.

– Мария, я всё понимаю, – Бранов нахмурился суровее прежнего и со вздохом крепко сцепил руки на груди. – Молодость разгульная, шальная… Сам таким был.

Я недоверчиво скривилась. Ну вот зачем все эти высокопарные фразы? Сам таким был… Врёт же. Врёт и не краснеет!

– Всё это весело и здорово, – продолжал наседать препод. – Но лишь до поры до времени. Брать ответственность за свою жизнь всё равно придется. Так берите же пока не поздно, Мария! А шляться ночами по клубам и бог знает где ещё, вместо того, чтобы…

– Нигде я не шляюсь! – вспыхнула я, и пришла очередь Бранова недоверчиво прищуриться.

– Прошу прощения. Слово «шляться» действительно неприемлемо, а уж чем вы изволите заниматься по ночам, ваше личное дело. Но если находите силы приходить на занятия, будьте любезны вести себя как положено! Либо отсыпайтесь и… фантазируйте о чём бы то ни было дома.

Я сморщилась. Дались ему мои фантазии! Я его в них, кстати, и не звала. А Бранов продолжал лютовать, нависая надо мной, как многотонный драконище.

– Очнитесь, наконец! Вы вступили во взрослую жизнь, Мария. Пора учиться контролировать свои сиюминутные желания. В противном же случае я сообщу Макару Ефремовичу, что к экзамену вы не допускаетесь. Либо скажите сейчас, что учиться не собираетесь, и мы не станем друг друга терзать.

Бранище на вдохе закончил тираду. Скривился как от боли и снова уткнулся в свой ненаглядный журнал. Словно надеялся в нём ещё сил для возмущения найти.

Ощутив, как трясутся губы, я крепче стиснула зубы. Вот ведь за…нуда! Права я была, Бранов считает меня совершеннейшей пустышкой, а увеселения воспринимает только в библиотечно-книжном варианте.

И тут меня озарило. В книжном варианте… точно! Вот оно!

– Зря вы так, Ян Викторович, – придала я дрожащему голосу нарочито усталый оттенок и подпнула коленкой норовящий выскочить из рук скользкий пуховик. – Нигде я по ночам не шляюсь. Я по ночам дома сижу. А не высыпаюсь просто потому, что… книжки пишу.

– Вот так новость, – раздражённо выдал аспирант, но тон хотя бы перестал звенеть от гнева. – Книжки? И о чём же?

– Ну… – вцепилась я в куль одежды, как в спасательный круг. – О любви.

– Любовь, это хорошо, – снова ни проблеска заинтересованности. Разве что шариковая ручка, будто барабанная палочка, в пальцах закрутилась. – Романы, значит?

– Романы, – бойко кивнула я. – С примесью… истории.

А вот и первый козырь из рукава выпорхнул.

– Исторические романы? – ручка на секунду замерла. – Ну надо же.

Кажется, мне наконец удалось завладеть вниманием аспиранта. Я воспрянула духом.

Э-эх! Заливать, так заливать! Может, удастся выкрутиться и даже наказания избежать?