Мой путь в рай
Шрифт:
– Вы знакомы с нейрокартографированием, - сказал он.
– Мы наблюдаем электромагнитные флуктуации мозга и отмечает вспыхивающие индивидуальные синапсы. Мы этим занимаемся уже с час. Подключили его к монитору сновидений и стерли воспоминания о пленении: изображения, звуки, запахи, мысли, эмоции. Давайте голограмму.
Он щелкнул переключателем, и началась запись того, что помнит убийца. Сам он представлял из себя пустое пространство, вакуум в населенном мире. Он входил в больницу мимо наемников в зеленых защитных костюмах. Не пытался напасть на них. Вошел в больницу, увидел меня, поднял ружье, услышал звук и повернулся, увидел смазанное изображение ноги, ударившей его в лицо.
Гарсон сказал:
–
Гарсон кивнул, подошел техник со шприцем. Он ввел в сонную артерию убийцы немного желтой жидкости. И в течение двух минут на голограмме исчезли почти все красные точки. Воспоминания исчезли.
– Вы, несомненно, слышали об омега-пиромицине и других наркотиках, используемых для уничтожения памяти. Большинство может заставить человека забыть только недавние воспоминания, скажем, за полчаса, потому что просто сдерживают электрохимическую активность мозга. Но военные часто находили их полезными, несмотря не все их недостатки. Однако есть средства воздействовать и на долговременные воспоминания - те, что уже записаны химически. Нужно уничтожить нейронные связи между аксонами и дендритами в коре головного мозга, и мозг человека превращается в табула раса, чистую грифельную доску. Эти средства тоже использовались время от времени. Но следы их применения очевидны, это грубое средство.
– Но вот этот наркотик совсем новый. Он способен избирательно воздействовать на долговременную память, и в этом его преимущества. Я не могу сказать вам, как он называется: вы фармаколог и можете по названию создать целую партию его. Но мы можем с его помощью у любого человека стереть в памяти все, что захотим. А после этого Тамара может нанести новое воспоминание. Мы можем заставить его помнить то, что нам нужно. Можем программировать человеческий мозг.
Маленькая голограмма перед убийцей очистилась, и Тамара начала подавать воспоминания, простые сновидения, которые можно смотреть для развлечения. Но Тамара была профессионалом, художником. Ее миры казались совершенными до мельчайших подробностей. Сны, которые она создает, запоминаются как правда. Она начала с нападения на меня, показала меня в больнице, одного, с пистолета сорвался голубой электрический шар, я закричал и поднял руку, пытаясь отразить его. Потом убийца подошел к моему телу, всадил иглу, беря образец ткани, и вышел из комнаты. В это время ко мне подошел техник и взял образец моей ткани из руки. Очевидно, потом его подложат убийце, чтобы убедить в истинности моей гибели.
Мне неожиданно стало жарко и неудобно. Техники неслышно разошлись, вывезли убийцу из помещения на носилках, и я понял, что Гарсон не зря все это мне показывал. Не для того, чтобы развлечь меня. Он сказал:
– Придя в себя, он испытает легкий шок: потерю ориентации, легкое смущение. Но так никогда и не узнает, что произошло на самом деле.
Гарсон следил за мной, глаза его блестели. На лице выражение, показавшееся мне неуместным: печаль, жалость.
И вдруг я оказался в своем доме в Панаме, в спальне, подключенный к монитору сновидений, я брожу по комнате, не в состоянии вспомнить название самых обычных домашних предметов. Темное пятно на том месте, где должны быть воспоминания об отце. Я вспомнил разговоры своих компадрес о великом философе генерале Квинтанилле, они говорили о нем как о герое, а я оказался дураком, не знающим собственную историю. Я понял, что что-то неправильно, ужасающе неправильно. Я оставил в своем доме больше, чем способность к сочувствию. Я хочу только уйти.
– Шлюха!
– крикнул я Тамаре.
– Что ты со мной сделала? Я не хотел покидать Панаму! Я в жизни и не думал покидать Панаму! Ты поместила свои желания мне в голову! Что ты со мной сделала? Что ты отняла у меня?
Я посмотрел в сторону: на столе набор наушников и другое оборудование. Вырвал наушники и швырнул их в Тамару, целясь ей в затылок. В последнее мгновение рука у меня дрогнула, и я промахнулся. И сама мысль о том, что я собирался ударить ее, наполнила меня глубоким ощущением вины, ужасной вины. Я достал мачете и сделал шаг к Тамаре, собираясь ударить ее, и в то же время знал, что не смогу убить ее, не смогу перенести мысль о том, чтобы причинить ей вред, как бы справедлив ни был мой поступок. Я в гневе отбросил мачете. Задрожал, дыхание стало неровным. Зубы застучали, как всегда, когда я готов к убийству.
– Мне кажется, Тамара хочет остаться с вами наедине, - негромко сказал Гарсон, - поговорить один на один.
– Он смотрел на меня, стоя между мной и Тамарой, защищая ее.
Коляска Тамары повернулась, и Тамара оказалась лицом ко мне. Лицо у нее расслабленное, пустое. В ее микрофоне послышалось:
– Анжело не причинит вреда женщине. Он никогда не мог обидеть женщину.
– Голос, доносящийся их микрофона, должен был звучать холодно, вызывающе.
– Не правда ли?
И я неожиданно понял, что она говорит правду. Она знала меня лучше, чем я сам. Я перестал сражаться в Хотоке но За не потому, что выстрелил в человека, а потому, что этим человеком оказалась женщина. Женщина вообще. Убийство в бою мужчин, даже ни в чем не виноватых, меня не тревожило. Какой же я глупец. Как я радовался, что вернул себе способность к сочувствию.
В глазах ее не было вины.
– Мать говорила ему, чтобы он никогда не бил девочек.
– В голосе ее звучала насмешка.
– Это правда! Правда!
– закричал я, вспоминая, как мама говорила мне это, вспомнил, как сказал это, когда ударил Люсио по лицу.
– Ты это сделала со мной?
– Я хотел бы ударить ее, но обнаружил, что расхаживаю взад и вперед, как рассерженная собака в клетке, но не приближаюсь.
Гарсон смущенно смотрел на меня и Тамару, и я понял, что его смутило: вызывающий тон Тамары, ее хвастливость. Это совсем на нее не похоже. Он сказал Тамаре:
– Очень впечатляюще. Прекрасный результат.
– Потом кивнул мне и прибавил: - Не причиняйте ей вреда. Она изменила глубочайшие структуры вашего мозга, стерла образцы, создававшиеся всю жизнь. Но она может исправить это. Может вернуть вам большую часть ваших воспоминаний. Она уже пыталась восстановить то, что отняла у вас за два года. Сейчас я вас оставлю.
Он вышел из помещения, и в нем остались только мы с Тамарой.
Я стоял, рассерженный и неспособный действовать. Долго ждал, прежде чем она заговорила.
Тамара холодно разглядывала меня, и я не мог понять значения ее пустого взгляда.
– Ты моя лучшая работа, - сказала она.
– Мне не приходилось раньше совершать серьезные перемены в людях, так, незначительное перепрограммирование в интересах нашей службы. Но все же в тот день я была не в лучшей форме и не смогла завершить работу. У тебя в памяти остались пустые места, и это должно было предупредить тебя, что что-то не так. Но в чем дело, ты ведь так и не понял, верно?
– Знаю, - ответил я. Она говорила так уверенно.
– Я обнаружил эти пустые места. Не могу ничего вспомнить об отце, кроме того, что он плакал после смерти матери.
– Это подделка. Все, что касается смерти матери, я подделала. Тамара наблюдала за мной.
– Ты по-прежнему действуешь в соответствии с моей программой.
– Что это значит?
Тамара продолжала холодно наблюдать за мной.
– Догадайся сам!
– Она взглянула на поднос, где лежал шприц и флакон с желтоватой жидкостью.
– Сделай себе инъекцию этого, примерно два миллилитра. Мне нужно кое-что убрать. Устранить радикальную программу, прежде чем возвращать воспоминания.