Мой путь в рай
Шрифт:
– Надеюсь, вы не думаете начинать драку с самураями!
Мавро ответил:
– Я вообще ни с кем не собираюсь драться. Просто просверлю дыру кое в ком!
Гарсиа облизал губы и сказал:
– Несколько минут назад Эмилио Васкес решил отпраздновать наши победы в Южной Америке и не явился к симулятору. В комнату вошел самурай и приказал ему идти на тренировку, и Эмилио и еще один человек напали на самурая. Я сам все это видел! Эмилио один из самых сильных людей, каких я знаю, и он попытался задушить самурая, но самурай вырвался у него, словно Эмилио ребенок, потом ударил друга Эмилио по голове,
Гарсиа перевел на счет Завалы миллион песо, потом заплатил две тысячи МДЕ за мои антибиотики и быстро ушел.
Завала подошел и похлопал меня по спине.
– Прости, что так отнимаю у тебя твои лекарства. Я предпочел бы, чтобы ты отдал мне их как друг. Но теперь ты понимаешь: самураи побеждают нас потому, что их духи сильнее. Я рад, что мы узнали правду: есть заклинания, которые ослабляют духов врага.
Мавро рассмеялся.
– Прекрасная мысль! Ты произноси заклинания, а я буду острить нож!
Я посмотрел Завале в глаза. Обычно круглое лицо и тонкие губы придавали ему вид глупого юнца, но теперь в глазах его горела решительность.
Я взял медицинскую сумку и просмотрел антибиотики. Все свои лекарства я держал в маленьких контейнерах, напоминающих саквояж. В каждом крошечном саквояже несколько граммов лекарства. И еще у меня есть небольшое устройство, которое отмеряет дозы лекарств и смешивает их для приема внутрь или для инъекции. Это позволяет в небольшом пространстве хранить самые разнообразные лекарства. Я смотрел на сотни различных лекарств и думал, что нельзя давать Завале антибиотики: от них он только заболеет. Я бы излечил его, но он не болен.
Я немного порылся в лекарствах, и мне пришла в голову блестящая мысль: ведь физически Завала не болен. Он просто считает, что болен, потому что в симуляторе испытал боль. Но эту боль можно снять блокировкой нервов. Жжение пройдет, и он решит, что вылечился! У меня было несколько мощных болеутоляющих без всяких побочных эффектов, и я начал готовить таблетки. Завала потер плечо у основания протеза руки и быстро проглотил первую таблетку.
Потом сел на пол, а остальные отправились спать. Завала снял этикетку с бутылки виски и с помощью синей краски Перфекто на обратной стороне начал рисовать людей в судне на воздушной подушке. Он очень старался выписать все подробности. Время от времени начинал петь на индейском языке, а я посматривал на него, готовя лекарства. Глаза его остекленели, он впал в транс и начал обильно потеть.
Закончив готовить обезболивающее, я лег в постель и попытался уснуть. Но пение Завалы не давало уснуть далеко заполночь. И я подумал, что в войне духов Завала был бы серьезным противником.
10
В моем сне солнце над озером Гатун оранжево-желтым светом озаряло кухню, отражаясь от противоположной окну стены. За кухонной дверью, в кустах у озера, жалобно мяукал котенок. Я вспомнил голубую чашку на пороге. Она должна быть полна молоком. Когда я в последний раз наливал в нее молоко?
Не помню. Ускользнуло из памяти. Должно быть, уже недели. Котенок умирает с голоду.
Несомненно, он может прокормиться и сам, подумал я. Есть много насекомых, рыбаки оставляют мелкую рыбу, котенок может ловить маленьких животных и останется жив. Котенок продолжал голодно кричать, и я открыл стеклянную дверь.
На пороге лежал серо-белый котенок, такой худой, что я легко мог разглядеть каждую косточку в его хвосте. Шерсть у него облезала, глаза помутнели и ввалились. Он почти мертв. Даже приподняться не смог. Просто продолжал мяукать в последних отчаянных попытках раздобыть еду. И тут я увидел руку в траве, худую, сразу за котенком, высовывающуюся из куста. Я подошел, отвел руку и заглянул в кусты.
На траве вытянулся Флако, его безглазый череп уставился в небо, в пустых глазницах собралась дождевая вода. Невероятно худой. Изголодавшийся.
– Дедушка!
– сказала маленькая девочка, испугав меня. Она коснулась моего локтя.
– Дедушка, ты о них не позаботился! Ты допустил, чтобы они голодали.
И я понял, что забыл накормить не только котенка. Забыл накормить своих друзей. И невольно произнес:
– Я... не знал. Не знал, что должен был заботиться о них.
Я вскочил. Глубокая ночь, Завала уснул за своими рисунками, он слегка храпит. Сердце мое дико билось, я вспотел. Этот сон встревожил меня сильнее любого кошмара. Я пытался понять его значение, вспоминал подробности.
Сосредоточился на девочке с бледным лицом и темными глазами, которая появляется во многих снах. Может, я видел ее на ярмарке? Соседский ребенок? Я долго думал и убедил себя, что она ребенок соседей, девочка, которая жила в доме ниже по улице в Панаме. Но дом, в котором она жила, я не мог вспомнить. Впрочем, должно быть, я видел, как она ходит по утрам на ярмарку.
В качестве эксперимента я закрыл глаза и попытался вспомнить ее во всех подробностях. И сразу в моем сознании возник ее образ. Она стояла передо мной, держа серо-белого котенка, протягивала его, чтобы я мог взять в руки.
– Он немного одичал, - сказала она.
– Ты о нем позаботишься?
Образ казался очень живым и верным, но я знал, что не видел котенка до того дня, как вернулся домой и смотрел, как Флако и Тамара бросают ему на крышу мяч. Очевидно, сон примешался к моим воспоминаниям. Так как в одном и том же сне я увидел девочку и котенка, подсознание связало их.
Я отогнал эту мысль подальше и попытался вспомнить имя ребенка. Оно крутится на языке, и я был уверен, что осталось только произнести его. Лицо вспотело, голова готова была разорваться, я пытался вспомнить. Это казалось необыкновенно важным.
– Татьяна, - произнес я вслух в порыве вдохновения. И понял, что произнес правильно ее имя. Девочку зовут Татьяна. Я обрадовался, но чем больше думал, тем больше сознавал, что ничего не могу вспомнить, кроме ее лица. Ты сумасшедший, подумал я, но тем не менее поздравил себя с тем, что нашел имя для посетительницы своих снов.
Утром одиннадцатого дня я проснулся от движений: тела передвигались в темноте, шелестели кимоно. Завала сидел на полу, скрестив ноги, перед листочком бумаги. Лицо его было истощено, глаза остекленели от бессонницы и болеутоляющих, которые я ему дал. Он негромко и хрипло напевал, и звуки его пения напоминали шум ветра в сухой траве.