Мой револьвер быстр
Шрифт:
В телефонном справочнике ничего похожего па «Момент» не оказалось. Я купил сигарет и спросил у продавца, нет ли у него старого манхеттенского указателя. Он сперва покачал головой, потом скрылся в задней комнате и вернулся с потрепанной книгой, покрытой пылью.
– Обычно их забирают, – пояснил он, – но эту забыли. Вчера случайно заметил ее на полке.
Я принялся листать. Вот телефон и адрес на Седьмой авеню. Когда я набрал номер, раздались потрескивания, и оператор сообщил, что такого абонента нет.
Вот
Узнав, что я еду в центр, один парень попросил подвезти его. Всю дорогу он развлекал меня непрекращающейся болтовней, которую я не слышал, затем поблагодарил меня и, шлепая по лужам, исчез в дожде.
Сзади прозвучали сердитые гудки и предупреждающий свисток полицейского. Я очнулся и стал внимательнее смотреть по сторонам. А через минуту не сдержал грязного слова: в киоске у метро продавали вечерние газеты, и каждая кричала на весь мир, что полиция начала чистить город.
Кто-то заговорил.
Остановившись у очередного светофора, я крикнул мальчишке, чтобы принес газету и дал ему доллар за труды. Ну да, вот: шапки, заголовки и подзаголовки. Полиция располагает сведениями о гигантской преступной организации.
Дадут деру! Черт бы побрал эти газеты! Почему они не могут помолчать?
Зажегся зеленый свет, и я тронулся с места. Пришлось объехать квартал с односторонним движением и втиснуться между грязным грузовиком и маленьким седаном. Нужный мне дом оказался старым, обшарпанным зданием с заколоченной лавкой тканей на первом этаже.
Я позвонил; через минуту зашумел лифт. Открылась узкая дверь, и на меня выжидательно посмотрел парень с недельной щетиной на лице.
– Где можно найти сторожа?
– Фто фы фосисе?
Я вытащил значок и монету.
– Частный детектив.
Он сплюнул табачную жвачку в шахту лифта и засунул монету в карман.
– Я сторож. Слушаю вас.
– Меня интересует ателье «Момент». Оно было зарегистрировано здесь.
– Э-э, конда еще... Уже больше года, как выехали.
– Теперь никого нет?
– Никого. Какой идиот захочет арендовать помещение в такой дыре?
– Можно посмотреть?
– Конечно, пойдемте.
Мы поднялись на четвертый этаж. Здесь сторож остановился и включил свет в коридоре.
– Комната 209.
Дверь была заперта. Парень поколдовал над выключателем, и комната осветилась.
Кто-то убирался отсюда в такой спешке, будто за ним по пятам гнался дьявол. На полу, покрытом паутиной, валялись пленки и негативы. Занавесей на окнах не было, но толстый слой грязи надежно защищал от солнечных лучей. И повсюду тончайшей пудрой лежал гипосульфит.
Я поднял несколько фотографий: парочки, гуляющие под ручку; парочки на скамейках парка; парочки, выходящие из бродвейских театров. На обратной стороне снимков карандашом были проставлены номера.
Боковую стену занимал стеллаж с выдвижными ящиками. На одном было написано: «Нэнси Сэнфорд». Там лежали квитанции и смятая записка напоминание заказать пленку. Изящный почерк, очень женственный. Наверняка Нэнси. Я взял записку и положил ее в карман.
Сторож торчал в дверях, молча за мной наблюдая. Он несколько раз вздохнул и, наконец, промямлил:
– Знаете, это место было не таким, когда они выезжали.
Я замер.
– Не понял.
Он сплюнул на пол.
– Тогда все аккуратно было сложено в углу. А сейчас будто расшвыряли.
– Кому принадлежало дело?
– Забыл имя этого типа. – Он пожал плечами. – Однажды прикатил сюда на нескольких машинах, сложился, заявил, что выезжает – и только его и видели. Жмот страшный – за все время и цента не дал.
– Ну, а люди, которые у него работали?
– Ха, пришли и, обнаружив, что он смылся, развонялись на всю округу.
Ну, а я тут при чем? Что мне им, зарплату платить?
Я пожевал спичку, оглядел в последний раз комнату и вышел. Сторож закрыл дверь, снова поколдовал над выключателем, затем зашел за мной в лифт, и мы спустились.
– Узнали, что хотели? – спросил он.
– У меня, собственно, не было определенной цели. Я... э-э... проверяю владельца. Он задолжал некоторую сумму. За пленку.
– Тут внизу еще что-то есть. Меня попросили оставить кое-какие вещи.
Я разрешил, когда она дала мне доллар.
– Она?
– Ну. Здесь работала. Рыженькая такая... милая крошка.
Он снова плюнул сквозь коричневые, как глина, зубы, и плевок разбился о стену.
– Ты газеты читаешь? – спросил я.
– Иногда смотрю карикатурки. Четыре года назад разбил очки и все никак не соберусь заказать новые. А что?
– Да так, ничего. Пойдем, взглянем на эти вещи.
Я сунул ему еще пятерку, и она исчезла в том же кармане.
Мы опустились в подвал. Воздух здесь был сырой и пыльный, с затхлым душком, почти как в морге. Ко всем прелестям добавлялся еще и непрекращающийся шорох крыс. Свет не горел, однако у парня оказался фонарь, которым он освещал стены. В темноте блестели бусинки глаз. По спине у меня поползли мурашки.
Луч перешел на пол, и мы остановились перед ящиком, поломанной мебелью и всякой хранимой годами дрянью. Мой гид поворошил этот хлам ручкой метлы, но только вспугнул несколько крыс. Вдоль стен стояли заваленные бумагами полки. Счета и расписки, ветхие гроссбухи и пачки серых листов.
Свет ушел в сторону, и сторож произнес:
– Кажется, вот.
Я подержал фонарь, а парень вытащил скособоченную коробку, перевязанную бечевой. Сверху красным фломастером на ней был)о выведено:
«Осторожно!»