Мой роман, или Разнообразие английской жизни
Шрифт:
День был прекрасный. Лэли Лэнсмер предложила прогуляться в саду. В то время, как девицы отправились наверх надеть шляпки и шали, Гарлей закурил сигару и вышел в сад. Лэди Лэнсмер присоединилась к нему прежде, чем Гэлен и Виоланта.
– Гарлей, сказала она, взяв его за руку: – с каким очаровательным созданием ты познакомил нас! Во всю жизнь мою и не встретила еще ни души, кто мог бы так понравиться и доставить мне удовольствие, как эта милая Виоланта. Большая часть девиц, обладающих более обширными познаниями и которые позволяют себе так много думать о своем значении в обществе, всегда бывают очень заняты собой, имеют в себе так мало женского; но Виоланта так мила, простосердечна, умна и ко всему этому не забывает, что она девица…. Ах, Гарлей!
– Что значит этот вздох, неоцененная мама?
– Я думала о том, какая прекрасная пара могла бы выйти из вас…. Как счастлива была бы я, имея такую невестку, и как бы счастлив был ты, имея такую жену.
Гарлей изумился.
– Оставьте, мама, сказал он, с заметным неудовольствием: – ведь она еще ребенок: вы забываете лета.
– нисколько, отвечала лэди Лэнсмер, в свою очередь изумленная: – Гэлен точно так же молода, как Виоланта.
– По летам – да. Но характер Гэлен так ровен: что мы видим теперь, останется в ней навсегда… и Гэлен, из благодарности, из уважения или сожаления, соглашается принять руины моего сердца, между тем как эта блестящая женщина имеет душу Джулии и, вероятно, надеется встретить в муже своем все страсти Ромео. Перестаньте говорить об этом, дорогая мама. Неужели вы забыли, что я обручен уже, и обручен по-моему собственному выбору, по своему произволу?… Бедная, неоцененная Гэлен!.. Кстати: говорили ли вы с моим отцом, о чем я просил?
– Нет еще. Я должна выбрать благоприятную минуту. Ты знаешь, что в этом деле нужно употребить некоторую хитрость, надобно приготовить его.
– Дорогая мама, это женское обыкновение приготовить нас, мужчин, стоит вам, дамам, многого времени и часто служит нам источником сильных огорчений. Нас легче всего подготовить можно простой истиной. Как странно ни покажется вам это, но истину мы научились уважать вместе с воспитанием.
Леди Лэнсмер улыбнулась с сознанием превосходства своего ума и опытности образованной женщины.
– Предоставь это мне, Гарлей, сказала она: – и вполне надейся на согласие милорда.
Гарлей знал, что лэди Лэнсмер во всякое время умела брать верх над своим супругом. Он чувствовал, что подобный союз непременно огорчит его родителя, разрушив все его блестящие ожидания, и что эта обманчивость ожиданий обнаружится в его обращении с Гэлен. Гарлей поставил себе в непременную обязанность сохранить Гэлен от малейшей возможности испытать чувство оскорбленного достоинства. Он не хотел, чтобы Гэлен могла допустить себе мысль, что ее не совсем радушно принимают в его семейство.
– Я совершенно поручаю себя вашему обещанию и вашей дипломации. Между тем если вы любите меня, то будьте поласковее к моей невесте.
– Разве я не ласкова?
– Гм…. Так ли вы были бы ласковы, еслиб она была великой, замечательной наследницей, за какую вы считаете Виоланту?
– Не потому ли, возразила лэди Лэнсмер, избегая прямого ответа, – не потому ли, что одна из них – наследница, а другая – бедная сирота, ты оказал последней такое предпочтение?… Обходиться с Виолантой, как с избалованным ребенком, а с мисс Дигби…
– Как с нареченной женой лорда л'Эстренджа и невесткой лэди Лэнсмер – конечно.
Графиня удержалась от восклицания досады, которое готово было слететь с её уст. Она заметила, что лицо Гарлея приняло то серьёзное выражение, которое он тогда только принимал на себя, когда находился в том расположении духа, при котором требовалась ласка, но не сопротивление его желаниям.
– Сегодня я намерен оставить вас, сказал он, после непродолжительного молчания. – Я нанял для себя квартиру в отеле Кларендон. Я намерен удовлетворить ваше желание, которое вы так часто выражали, и именно: воспользоваться всеми удовольствиями, которые может доставить мне мое звание, и преимуществами жизни холостого человека, – короче сказать, ознаменовать мое прощанье с безбрачием и блеснуть еще раз, вместе с блеском заходящего солнца, в Гэйд-Парке и на Мэй-Фэйр.
– Ты всегда останешься неразрешимой загадкой. Оставить наш дом в то время, когда невеста твоя сделалась обитательницей этого дома!.. С чем же сообразить подобное поведение?
– Удивляюсь! Неужели взор женщины может быть до такой степени недальновиден и чувства её до такой степени притуплены? отвечал Гарлей с полу-насмешливым, с полу-довольным видом. – Неужели вы не догадываетесь, что я хочу, чтобы Гэлен перестала на некоторое время видеть во мне своего воспитателя и благодетеля, что даже самая близость наших отношений под одной и той же кровлей запрещает нам казаться влюбленными, что мы лишаемся возможности испытывать всю прелесть встречи и всю муку разлуки? Неужели вы не помните анекдота об одном французе, который влюблен был в одну лэди и не пропускал ни одного вечера, чтоб не провести его у неё в доме? Она овдовела. «Поздравляю тебя – вскричал однажды друг этого француза – теперь ты можешь жениться на женщине, которую так долго обожал! «Увы – отвечал бедный француз, с искренним и глубоким прискорбием – где же теперь я буду проводить вечера?»
В это время в саду показались Виоланта и Гэлен; обе они шли в самом дружелюбном настроении духа.
– Я не вижу цели твоего язвительного, бездушного анекдота, как будто нехотя сказала графиня. – В отношении к мисс Дигби это еще можно допустить… Но уехать из дому в тот самый день, когда явилась в нем такая миленькая гостья! – что она подумает об этом?
Лорд л'Эстрендж пристально взглянул в лицо своей матери.
– Какое мне дело до того, что она будет думать обо мне, о человеке, который женится не на ней и который в таких уже летах, что….
– Гарлей, прошу тебя никогда не говорить мне о своих летах, это невольным образом заставляет меня вспомнить о своих; к тому же я никогда еще не видела тебя в таком цветущем здоровьи и в такой красоте.
Вместе с этим она подвела его к девицам и, взяв Гэлен под руку, спросила ее, знает ли она, что лорд л'Эстрендж нанял квартиру к Кларендоне, и догадывается ли, зачем он сделал это?
Говоря это, она отвела Гэлен в сторону, оставив Гарлея подле Виоланты.
– Вам будет скучно здесь, бедное дитя мое, сказал Гарлей.
– Скучно!.. Но скажите пожалуста, почему вы называете меня дитей?… Неужели вы заметили во мне что нибудь ребяческое?
– Разумеется, в отношении ко мне – вы совершенный ребенок. Разве я не видел, когда вы были ребенком? разве я не нянчил вас на моих руках?
– Но ведь это было очень, очень давно.
– Правда. Но согласитесь, что если с тех пор время не останавливало своего течения для вас, то не делало и для меня подобного снисхождения. Между нами точно такая же разница и теперь, какою она была в то время. Поэтому позвольте же мне по-прежнему называть вас дитей и обходиться с вами как с дитей.