Мой роман, или Разнообразие английской жизни
Шрифт:
Если в продолжение этого разговора Виоланта, по видимому, переходила границы девической скромности, то это должно приписать свойственному ей чистосердечию, привычке к уединению, удалению от света, самой чистоте души её и сердечной теплоте, которою Италия наделяет своих дочерей. Но потом возвышенность помыслов и намерений, которая составляла господствующую черту её ха-рактера и искала лишь обстоятельств для полного развития, превозмогла самые порывы любви.
Оставив одну руку в руках Гарлея, который все еще стоял перед нею на коленях, она подняла другую вверх.
– Ах, произнесла она при этом едва
– Вы слишком строго меня судите, сказал Гарлей, вставая, и с некоторою досадою. – Наконец, я не столь мелочен, чтобы спорить из за того, что я считаю справедливым, хотя бы дело шло о сохранении моей последней надежды на счастье.
– Мелочность! О несчастный, милый Гарлей! вскричала Виоланта, с таким увлечением нежного упрека, что при словах её затрепетали все фибры в сердце Гарлея. – Мелочность! Но от этой-то мелочности я и стараюсь спасти вас. Вы не в состоянии теперь рассуждать хладнокровно, смотреть на вещи с настоящей точки зрения. Вы слишком отклонились от пути правоты и истины: вы носите личину дружбы с тем, чтобы удобнее обмануть, хотите показать вероломство и сами делаетесь предателем, хотите приобрести доверенность вашего злейшего врага и потом превзойти его лицемерием. Но хуже всего то, что из сына женщины, которую вы когда-то любили, вы хотите сделать средство для отмщения отцу.
– Довольно! прервал Гарлей в смущении и с возрастающим негодованием, которому он старался дать полную свободу, чтобы заглушить упреки совести. – Довольно! вы оскорбляете человека, которому только что признавались в уважении.
– Я уважала образ благородства и доблести. Я уважала человека, который в глазах моих представлял олицетворение возвышенных идеалов поэзии. Разрушьте этот идеал – и вы разрушите Гарлея, которого я почитала. Он умер для меня навсегда. Я буду оплакивать его, как свойственно любящей женщине, сохраняя воспоминание о нем, лелея любимую мечту о том совершенстве, которого ему не суждено было достигнуть.
Рыдания прерывали её голос; но когда Гарлей, еще более обезоруженный её убеждениями, бросился к ней, она быстро уклонилась, выбежала из комнаты и скоро исчезла из виду в конце корридора…
Глава СXVII
– Вы видели мистера Дэля? спросил Эджертон у Гарлея, который вошел к нему в комнату. – Вы знаете?…
– Все знаю! отвечал Гарлей, оканчивая начатую фразу.
Одлей глубоко вздохнул.
– Пусть будет так. Но нет, Гарлей, вы ошибаетесь, вы не можете узнать всего ни от кого из живущих на свете, кроме меня самого.
– Я беседовал с мертвыми, отвечал Гарлей и бросил на столь роковой дневник Норы.
Эджертон видел как падали эти ветхие, истлевшие листки. Комната была очень слабо освещена. На расстоянии, в котором он стоял, он не мог узнать почерка, но он невольно содрогнулся и инстинктивно подошел к столу.
– Приготовьтесь хорошенько! сказал Гарлей: – я начинаю свое обвинение и потом предоставлю вам опровергать свидетеля, которого я избрал. Одлей Эджертон, я доверил вам все, что только может человек доверить другому. Вы знали, как я любил Нору Эвенель. Мне было запрещено видеться с нею и продолжать мое искательство. Вы имели к ней доступ, в котором мне было отказано. Я просил вас не делать мне никаких возражений, которые считал тогда лишь признаком особенной привязанности ко мне, просил вас уговорить эту девушку, сделаться моею женою. Так ли это было? Отвечайте.
– Все это правда, сказал Одлей, держа руку у сердца.
– Вы увидали ту, которую я так пламенно любил, – ту, которую я вверил вашему благородному намерению. Вы воспользовались этим случаем для себя и обманули девушку. Не так ли?
– Гарлей, я не отвергаю этого. Но перестаньте. Я принимаю наказание: я отказываюсь от прав на вашу дружбу, я оставляю ваш дом, я подвергаю себя презрению с вашей стороны, я не смею просить у вас прощения. Но перестаньте, позвольте мне уйдти отсюда, теперь же!..
При этом Одлей, по видимому, одаренный могучею натурою, едва дышал.
Гарлей посмотрел на него с невозмутимой твердостью, потом отвернулся и продолжал:
– Да… но все ли это? Вы похитили ее для себя, обольстили ее. Что же потом вы сделали из её жизни, оторвав ее от моей? Вы молчите. Я отвечу за вас: вы завладели этою жизнью и разрушили ее.
– Пощадите, пощадите меня!
– Какая участь постигла девушку, которая казалась такою чистою, непорочною, полною жизни, когда я видел ее в последний раз? Что осталось от неё? Растерзанное сердце, обесславленное имя, ранняя смерть, забытая могила.
– О, нет, не забытая, нет!
– В самом деле! Едва прошел год, как вы женились на другой. Я помогал вам устроить эту свадьбу, с целию, между прочим, поправить ваше состояние. У вас было уже блестящее общественное положение, власть, слава. Перы называли вас образцом для английских джентльменов. Духовные люди считали вас истинным христианином. Снимите с себя маску, Одлей Эджертон, покажите себя свету таким, каков вы на самом деле.
Эджертон поднял голову и кротко сложил руки; он сказал с грустным смирением:
– Я все перенесу от вас, вы правы; продолжайте.
– Вы похитили у меня сердце Норы Эвенель. Вы оскорбили, бросили ее. И память о ней не помрачала для вас дневного света, тогда как все мысли мои, вся жизнь моя…. о, Эджертон…. Одлей, Одлей, как вы могли обмануть меня таким образом!.. Обмануть не за один час, не на один день, обманывать в течение всей моей молодости, в пору зрелых лет, так рано начавшихся для меня…. заставить терзаться раскаянием, которое должно было пасть на вас. её жизнь уничтожена, моя лишена всякой отрады. Неужели мы оба не будем иметь возможности отмстить за себя?