Мой сосед – оборотень
Шрифт:
Матери хвалились на улице друг другу, восхваляя достижения своих дочерей. Всё детство только и слышно было: «А моя танцует», «А моя стихи пишет»… Все матери всегда наперебой хвастались своими детьми.
Все, кроме моей.
Меня же только поносили.
Лентяйка, тунеядка и дурная коза.
Школу окончила с золотой медалью – бестолковая, надо было после девятого класса уходить, рабочую специальность получать.
В художественную академию поступила на бюджетное место – идиотка, мазюкалкой станешь.
Подрабатываю,
При этом я, как и в детстве, так и сейчас, носила вещи, отданные маме коллегами по работе. Что-то новое купить – это же такие потраты. Какая разница, чем зад прикрыть?! Мама трудилась медсестрой в городской больнице и постоянно жаловалась окружающим на сложную жизнь и дочь паразитку. Я представляю, что она там рассказывала, потому как в знак сопереживания ей приносили пакеты с вещами.
Мне было так унизительно брать это в руки, а родителям доставляло удовольствие.
Халява!
Такое мерзкое слово.
«Деньги, их лучше пропить, а шмотки содрать с богатеев» – вот она философия этого дома, от которой меня выворачивало наизнанку.
Сколько раз я порывалась собрать вещи и уйти от родителей, зажить отдельно. Купить себе хоть что-нибудь новое. Пожить, не видя пьянку и ругань. Немного тишины и покоя.
Но это было невозможно.
Законы нашего мира, что топор над головой. Оступишься хоть раз, и он обрушится на твою шею.
Девушка из семьи нелюдей могла уйти из родного дома только в дом мужа.
А к Изечке я не спешила.
Там та же песня, только ещё и пьянство муженька новоиспечённого терпеть. Нет уж.
Это из огня да в полымя. И неясно ещё, где мне лучше будет.
Медленно шагая через двор, я с тоской смотрела на наши окна. Там у холодильника уже маячила фигура матери. Готовят закуску. Мой живот предательски заурчал. Есть хотелось страшно, но явиться сейчас на кухню – это снова выслушать всё, что обо мне думают. В частности, что содержимое холодильника не про меня, и если мне приспичило поесть, то вперёд зарабатывать на еду.
Остановившись, развернулась и побежала в сторону маленького магазинчика, что ютился старца соседней двухэтажки. Взлетев по разбитым лесенкам, несмело вошла внутрь.
Над головой зазвенел колокольчик.
– Тётя Агафа, – позвала я продавщицу, которая возилась с товаром в задней комнате.
– Диана, ты? – донёсся до меня её вопрос.
– Да, я, – поджав губы, не смогла подобрать слова.
– Если за пузырём, или ещё за чем родители послали, то не дам. За вами ещё долг.
Мне стало совсем стыдно. Ниже падать уже просто некуда.
– Тётя Агафа, я для себя. Сессия закончится – всё отработаю. Полы за вас буду мыть, сколько скажете.
Грузная женщина, наконец, выглянула из-за шторки.
– Что мать опять вразнос пошла? –
Я только кивнула, поглядывая с тоской на свой любимый чёрный хлеб и майонез. Стоило всё это копейки, но у меня в кармане вечная дыра.
– Жениху опять отказала, или как? А я говорила, как физическое совершеннолетие преодолеешь, он на тебя насядет. Этот молодой козёл всегда на тебя засматривался. Ты бы покрутилась среди других парней, может, кого получше зацепила.
– Да кому я нужна, – мне было смешно её слушать.
– Не скажи, девка ты видная, дохлая правда совсем, – тётя Агафа одарила меня плотоядным взглядом. Сглотнув, я натянуто улыбнулась. – Эх. Сходила бы ты, Дианка, на дискотеку, что ли. Вампирёнышу какому поулыбалась. Наши пацаны падки на красавиц.
– Ну, давайте честно, – я развела руками, – что с меня взять?! Даже крови не сцедишь.
Вампирша заулыбалась. Добрая она была женщина, хоть и с тяжёлым характером.
– С собой, красавица, я тебе ничего не дам, отберут, – она отодвинула шторку, скрывающую заднюю комнату. – Пошли, накормлю. Я тут себе борща наварила.
Только сейчас я поняла, что же так аппетитно пахнет. У меня предательски громко заурчал живот.
– Пошли, не робей.
Кивнув, я с радостью заскочила в подсобку. На небольшом покрытом цветастой скатертью столе стояла на дощечке кастрюлька с красным борщом, рядом зелёный лук, нарезанный чёрный хлеб, пара кусочков сала на тарелочке и стакан с разбавленной кровью.
Глава 3
На густое тёмно-бордовое содержимое стакана я не обращала внимания. У каждой расы свои трудности: сатиры в гневе в козлов обращаются, вампиры не могут долго жить без крови.
– Не смотри, – женщина быстро убрала стакан.
– Да что вы, – улыбнулась я уже естественнее.
– Это многим портит аппетит. Ты садись. Ешь, не стесняйся.
Взяв тарелку, женщина налила мне борща. А дальше начался настоящий пир. Мать никогда так не готовила. Да и я не умела.
– Эх, Дианка. Где бы тебе мужика найти, да постарше?!
– Зачем старого-то? – не поняла я.
Прожевав сало, выжидательно посмотрела на женщину.
– Да, затем, чтобы взял тебя под своё крыло и опекал.
– Как это опекал? – отправив ложку супа в рот, я призадумалась. – Нет, я хочу самостоятельной быть.
– Дурёха, какая при слизняке муже самостоятельность? Мужчина должен вокруг женщины мир прогибать, заборы от всего плохого возводить, а она самостоятельно прохаживаться по улочкам счастья, не зная ни бед, ни забот.
– Ну, вы загнули, тётя Агафа, – мне стало смешно. – Вы где такого сатира видали? Наши мужики только и могут, что на горб женщине взобраться и катиться на нём по «улочкам пьяного веселья», играя на гармошке.