Мой спаситель
Шрифт:
Но запах чего-то сладкого, неопровержимо знакомого, заставил ее изменить свое решение. Апельсин. Чернобородый пират впился зубами в апельсин. А рядом стояла целая корзина!
У нее потекли слюнки. Она вдруг поняла, что ничего не ела с самого утра. Внезапно она почувствовала, что умирает с голоду, поэтому позволила цыгану повести себя к столу, потом наклонилась, чтобы взять один плод из корзины. Но, прежде чем она успела это сделать, цыган резко отдернул ее назад, заставляя остановиться.
И тут он шепотом произнес слова, предназначавшиеся только для ее ушей:
—
Она рванулась, стараясь высвободиться из его объятий.
— Если, разумеется, — добавил он, — ты не хочешь стать их последним блюдом на ужин.
Его слова стали для нее ушатом холодной воды. Она обвел взглядом лица вокруг себя — лица хищников — беззубые ухмылки, прожорливые глазки, блестящие от пота лбы, лоснящегося от грязи подбородки. Она вздрогнула и прижалась к своем похитителю. По крайней мере, подумала она, поглядев на руку, которая по-прежнему лежала у нее на плече, под ногтями у цыгана не было грязи.
Для вида цыган улыбнулся пиратам, но голос его звучал сухо и повелительно, когда он шептал ей на ухо:
— Ты будешь прислуживать мне — принесешь мне хлеб, сыр, апельсины, кружку эля. Ты все это принесешь мне до того, как сама сядешь ужинать. Как только моя кружка опустеет, ты тут же наполнишь ее снова. Ты поняла?
«Интересно, что он о себе воображает?» — подумала Лине, возмущенная и взбешенная тем, что он повелевает ею, как лорд повелевает своим слугой. Она дрожала от едва сдерживаемого бешенства, но знала, что сейчас у нее нет выбора. Если она не хочет стать развлечением для всего экипажа, то должна повиноваться ему.
— Слушаюсь, милорд, — ядовито пробормотала она сквозь зубы. Нахмурившись, она собрала его ужин, взяв в одну рук кусок хлеба, поверх которого примостила апельсин, и сыр с кружкой эля — в другую. Когда Лине поставила еду перед цыганом, он даже не соизволил кивнуть ей в знак благодарности. Он вел себя так, словно привык к тому, что ему всю жизнь прислуживают. Ей дико захотелось вылить эль ему на голову.
Но, сдержавшись, она жадно впилась зубами в кусок черствого хлеба, она проглотила его вместе с куском сыра так, словно ела последний раз в жизни. Оказывается, она была очень голодна. Апельсин Лине только надкусила. Крепкий эль ударил ей в голову, вызвав приятное головокружение, притупив унижение от того, что ее использовали в качестве служанки.
Когда она встала, чтобы наполнить свою кружку в четвертый раз, цыган остановил ее.
— Постой, девушка! — громко сказал он. — Я не хочу, чтобы ты напилась. У меня есть для тебя кое-что другое. Пища только раздразнила мой аппетит.
Прежде чем она успела возразить, он поднялся на ноги и одной рукой развернул ее и привлек к груди. Затем он схватил ее за волосы и запрокинул ее голову, а другой рукой прижал к себе ее бедра. Он приблизил к ней свое лицо и поцеловал ее.
Поцелуй получился оглушительным и головокружительным. Дине потеряла представление о времени и пространстве. У нее перехватило дыхание. И, естественно, из-за выпитого эля она не спешила оказывать ему сопротивление. «Это все эль», — убеждала она себя, поскольку ослабела до такой степени, что не нашла в себе сил вырваться из его объятий.
Дункан чувствовал себя так, словно его поразила молния. Он ожидал борьбы и напрягся, чтобы преодолеть сопротивление девушки, напряг мышцы пресса, чтобы выдержать ее неизбежные удары. Но под его губами ее рот приоткрылся, как нежный бутон. Она прильнула к его груди, как котенок в поисках ласки. В нем вспыхнуло желание, и в ее объятиях он встретил приглашение, приглашение и опасность. Господи помилуй — у него было такое чувство, словно он вспрыгнул на дикую необъезженную лошадь. Ему оставалось только надеяться, что он сможет обуздать ее, когда они останутся наедине.
А он-таки намеревался остаться с ней наедине. Он должен был сказать ей правду — как он собирается спасти ее, а Эль Галло передать властям во Фландрии, как он перевернет вверх дном всю Нормандию, чтобы отыскать Сомбру, который, как уж, выскользнул из его рук, предать его правосудию и освободить Гарольда, как он поможет ей найти дорогу в замок де Монфоров и передаст ее благодарной родне.
И тогда она поблагодарит его. Как только поймет. Как только он останется с ней наедине.
Только бы она прекратила его целовать.
Пираты громко улюлюкали, пьяно подбадривали его не останавливаться. Собравшись с духом, он наконец сумел вырваться из объятий маленькой чертовки, отстранившись и держа ее за плечи. Находясь от него на расстоянии вытянутой руки, она, похоже, пришла в себя. Она встряхнула головой, словно отгоняя остатки сна.
— А ты заставишь ее заплатить, да, француз? — спросил один из членов экипажа.
— Doncella, если ты и дальше будешь так мурлыкать, то все закончится тем, что он еще останется тебе должен! — вмешал второй.
Лине смертельно побледнела. Неужели она ослышалась? Мурлыкание? Не может быть, чтобы она... Она уже набрала в легкие воздуха, чтобы сказать им, что она думает об их насмешках, но цыган предостерегающе сжал ее плечо. Она прикусила язык и стала ждать, что он встанет на ее защиту.
Он сладким голосом ответил им по-английски.
— Потребуется много ночей мурлыкания, криков и просьбы о прощении, прежде чем она начнет возвращать мне то, что она у меня украла. — Его пальцы лениво погладили ее под подбородком.
Она потеряла дар речи. Что, во имя Господа, делает этот негодяй? Она почувствовала себя так, словно оказалась в самом центре урагана, а кусок дерева, за который она держалась, вдруг рассыпался у нее в руках и затонул.
— Я хотел бы, чтобы она обокрала меня, — завопил кто-то из моряков.
— Тебе повезет, если за свое семейное состояние ты вообще получишь хоть что-нибудь! — вмешался его приятель.
И тут Эль Галло зашелся громоподобным хохотом. Дункан прижимал Лине к себе так крепко, как только осмеливался, но это было все, что он мог сделать, чтобы она не свалилась за борт. Капитан пиратов подался к нему, расплескивая эль себе на накидку, и жестом поманил его.