Мой сводный американец
Шрифт:
Знаю, что сейчас для собственной же безопасности стоит выставить его за дверь и натянуть на себя маску безразличия, но не могу. Что-то внутри останавливает. Что-то внутри меня желает его близости. И именно этот момент становится переломным, когда я готова забыть о своих принципах, гордости и обидах.
Томми аккуратно накрывает мои руки ладонями и вдавливает их в себя до легкой боли. А потом одним резким движением разворачивает меня обратно спиной к себе.
— Это было достаточно провокационно, Мия, — тихо произносит американец, проводя носом по моей шее, и привлекает
Я ахаю и пытаюсь отстраниться, но он упрямо продолжает притягивать меня еще ближе. От настолько тесного соседства у меня начинается легкое головокружение, а в животе зарождается трепет, словно в нем порхают сотни бабочек. Из-за разливающегося под кожей жара халат внезапно кажется тяжелым и неуютным. Хочется избавиться от него. Как и от беспокойных мыслей, которые сейчас, когда я пытаюсь насладиться возникшим в груди теплом, только раздражают.
— Ты жалеешь о том, что произошло тогда между нами? — наконец решаюсь заговорить, откидывая голову ему на плечо.
Мне до смерти надоели эти километровые стены непонимания. Отчаянно хочется, чтобы Том поверил мне. Я ведь действительно ничего не помню. А может, мне и самой необходимо поверить в его рассказ? Может, Томас — единственный человек, кто честен со мной? Что еще от меня скрывали все это время? Господи, потерявший память ребенок — это же для родителей идеальная возможность все исправить. А зная свою маму, я ни капли не сомневаюсь, что она вряд ли бы упустила возможность сделать все по-своему.
— Мия, я не хочу сейчас говорить ни о чем. Просто побудь со мной. Позволь мне забыться, позволь представить, что ничего этого не было. Что ты по-прежнему принадлежишь мне, а я тебе. Мне нужно это. Мне нужно передохнуть от самого себя, — просит Томми с волнующей хрипотцой в голосе и еще крепче сжимает меня в объятьях.
Он с жадностью зарывается лицом мне в волосы, шумно вдыхая их запах. С каким-то первобытным голодом вдавливает в себя мое тело, отчего по нему табунами бегают мурашки.
И только я открываю рот, чтобы ответить ему, как раздается телефонный звонок, нарушая наше хрупкое спокойствие. Дотягиваюсь до мобильного, и сердце замирает. Мама. Встрепенувшись, сбрасываю с себя чувственное наваждение и пытаюсь встать с колен американца, но он напротив лишь сильнее удерживает меня на месте.
— Прекрати, Том, мне нужно поговорить с мамой.
— Говори, — выдыхает он мне в затылок, вынуждая ожить каждую клеточку в теле.
Черт, я слишком долго не поднимаю трубку. А стоит только представить, что может твориться в голове родительницы, и я, не раздумывая, принимаю звонок.
— Привет, мам. — Стараюсь вложить в свой голос как можно больше теплоты и уверенности, но абстрагироваться от близости американца просто невозможно. — Да, все в порядке, не волнуйтесь. Томми? Эм…. Томми. — Закусываю губу, когда его широкая ладонь накрывает мой оголившийся живот. Решительно поворачиваю голову и с возмущением смотрю прямо в глаза этому наглецу. — С ним тоже все в порядке, можешь не переживать, оба целы и невредимы. — В этот момент его руки поднимаются выше и касаются меня в области ребер. От неожиданности едва не роняю телефон на пол, но в последний момент успеваю перехватить его поудобнее. — У вас… как?
Сглатываю, когда ощущаю, как крепкие пальцы сжимают мое колено, а в следующую секунду перемещаются выше, медленно скользя уже по бедру. Не осознавая своих действий, ерзаю на нем сильнее, едва справляясь с ускоряющимся пульсом, что гулким эхом грохочет в висках.
— Проклятье, — рычит он в свободное ухо, — сиди смирно, Мия. Я и без того уже слетаю с катушек.
— Мам я… я позже тебе наберу, хорошо? Мне нужно бежать, прости.
Едва не пищу от испытываемых ощущений и сбрасываю звонок, ударяя нахала прямо по шаловливой ручонке.
— Это не смешно, черт тебя подери! Я ведь говорила с мамой! Что ты вытворял? Ненорм…
Речь обрывается, и я всхлипываю, когда Том обхватывает меня за шею и запрокидывает мою голову так, что наши губы оказываются буквально в сантиметре друг от друга.
— Скажи спасибо, что я не сделал этого, —
заявляет парень с дерзкой улыбкой на лице, поднимает руку выше и начинает меня щекотать.
— Томми, нет! Отвали! Только не это! — задыхаясь от смеха, пытаюсь собрать звуки в слова. — Для меня это хуже любой пытки.
— Я знаю, всегда любил так делать.
Под конец фразы его голос леденеет, словно он погружается в омут собственных воспоминаний.
После чего американец разжимает объятья, позволяя мне подняться с его колен.
Я поворачиваюсь к нему лицом и встречаюсь с искрящимся взглядом. Его буквально разрывает, но он старательно прячет это от меня или, возможно, от самого себя.
— Том, я хочу, чтобы сегодня мы позволили себе быть честными друг с другом. Поэтому я спрошу еще раз, — нервно заправляю волосы за уши, — то, что ты говорил… про гараж и твоего отца… это правда? Почему я так поступила?
— Мия, про твою потерю памяти я могу задать тебе тот же вопрос. Это правда?
— Ты мне не веришь? Боже мой, Томас! Я ничего не помню, понимаешь? НИ-ЧЕ-ГО! — Дышать становится тяжелее, а в крови закипает убойная доза раздражения оттого, что он будто не слышит меня, а, следовательно, и не верит. — Я хочу нормального объяснения, что тогда произошло! — Под конец я срываюсь на повышенный тон, чувствуя, как глаза застилает плотная пелена слез.
— Успокойся. Мы вправе не доверять друг другу. Черт, — усмехается Томми, встряхивая головой. — Прежде чем уехать, отец вызвал меня на разговор. Помнишь? Так вот, тогда я пообещал ему, что буду молчать. Взамен я потребовал определенную сумму для своей матери. Если не веришь, я могу показать перевод…
— Но зачем? — Мое лицо искажает гримаса непонимания. — Зачем Александр хотел скрыть это?
— Затем, что твоя мать не в курсе случившегося. Она не знает, что между нами произошло. А отец боится потерять вас.
— Что? Господи, да вы издеваетесь?
Боже, я с ума сойду от эмоциональных качелей сегодняшним вечером.
— Мия, — дверь с грохотом врезается в стену, и в мою комнату бесцеремонно вваливается подруга, — ты дом… —
Яра замолкает, увидев, в какой позе мы находимся.