Мой сын – Иосиф Сталин
Шрифт:
Шли годы. От Бесо не было никаких вестей. Я даже не знала, жив ли он. В какой-то степени меня это даже радовало. Ведь смогла же я своими силами вести хозяйство, самостоятельно поставить сына на ноги. Как-то до меня еще раз дошла просьба Бесо о примирении, но я была непреклонна.
Сколько раз я просиживала ночи напролет у изголовья сына, мечтая о том времени, когда он станет взрослым, добрым молодцом. Сбылась моря мечта: сын повзрослел, стал гордостью училища и товарищей. По всем предметам у него были только отличные оценки, и он по праву считался лучшим учеником. Меня сердечно поздравляли с успешным окончанием сыном Горийского духовного училища.
Однако мои мысли отныне были далеки от проблем хора. Я думала только о продолжении учебы, хотя знала, что в случае поступления в Тбилисскую Духовную семинарию ему придется покинуть меня. Все эти годы мы были неразлучны. Летом во время каникул его сверстники разъезжались кто куда. У нас же не было близких родственников, ехать было некуда. Так и проводили каникулярное время: я в хлопотах по хозяйству, он – с книгами.
В 1894 году Сосо окончил Горийское училище. Настало время думать о поступлении в семинарию. В ту пору семинарию охватили волнения. В результате круг поступающих был резко сужен. Принимали лишь членов семей священников. Я обнадежила сына – найдем выход. Обошла всех влиятельных преподавателей: Гогличидзе, Давыдова, Илуридзе. Все пообещали помочь, выдали сыну блестящие характеристики, составили необходимое ходатайство. Вооружившись такими бумагами, я и Сосо направились в Тбилиси.
Сосо впервые в жизни покидал Гори. Поезд ему очень понравился. Не отходил от окна, на каждой остановке спрашивал: еще не доехали? Подъезжая к Тбилиси, он вдруг загрустил, даже слезы выступили на глазах. Я перепугалась. Он пояснил: как быть, если отец разыщет его, запретит учиться и заставит заниматься сапожным делом. Обняв сына, я успокоила его: пока, мол, жива, никому не позволю помешать его учебе.
В Тбилиси прибыли утром, часов в 11. Большой город произвел на сына неизгладимое впечатление. Он ко всему внимательно присматривался. Но не это было главным. Мне передались опасения сына по поводу возможной встречи с Бесо. Сердце с тревогой билось. Про себя решила, что если неожиданно столкнусь с ним и он попытается отнять сына, закричу, позову на помощь городового, прохожих. Умру, но сына не отдам. Страхи оказались напрасны. Обошлось.
По прибытии в город, не желая беспокоить дальних родственников и знакомых, мы занялись поиском жилья. Это оказалось нелегким делом. Чаще попадалось жилье, которое нам было не по карману. Только ближе к вечеру, в верхней части города, близ церкви Анчисхати (31) подошли к одному дому, двери которого открыла армянка. Женщина была одна, так как ее домочадцы временно отбыли в деревню, и рада была всем, кто мог бы скрасить ее одиночество. В этом доме мы прожили три недели. Так случилось, что за это время хозяйка вышла замуж. Когда пришло время расплачиваться, она наотрез отказалась взять деньги. Она считала, что вместе с нами в ее дом вошел добрый ангел, осчастлививший ей замужеством. Поэтому она считала, что не мы, а она сама была в долгу.
Настало время заняться вопросами семинарии. Зная о препонах, стала искать пути их преодоления. В Тбилиси жила одна дальняя родственница, на помощь которой я очень надеялась. Звали эту женщину Като. Муж ее Иванэ Касрадзе был простым столяром. Като нас приняла радушно, обнадежила и, как оказалось, она имела на это основания.
Дело в том, что в этом же доме жил священник – некто Чагунава, влиятельный сотрудник духовной семинарии. Като поступила хитро и решила действовать через жену священника – Маку. Рассказав Маке о нашей тяжелой жизни, об исключительных способностях Сосо, познакомила нас с ней. Маке Сосо понравился. Обещала похлопотать за него. Поведав мужу о нас, стала упрашивать его о помощи.
После знакомства с нами и разговора с Сосо, священник тоже дал обещание похлопотать. Он оказался человеком слова. На другой же день поговорил с семинарскими преподавателями, объяснил им, что помощь нужна только в допуске к экзаменам, а дальнейшее будет зависеть от знаний поступающего. Руководство семинарии дало согласие. Нашей радости не было границ.
До экзаменов оставалось две недели, и я спросила Като, как отблагодарить Маку ее за неоценимую помощь? К счастью, оказалось, что Мака искала стегальщицу для своих многочисленных одеял. Вот удача, – подумала я, и взялась за дело. Жена священника пришла в восторг от моего мастерства и предложила щедрую плату. Разумеется, я отказалась от вознаграждения.
Начались экзамены. Я очень волновалась. Чагунава внимательно следил за моим сыном. Через три дня Като сообщила, что сложнейшие предметы Сосо сдал так успешно, что руководство семинарии решило зачислить его на частичное государственное обеспечение. Мне предложили вернуться в Гори и позаботиться лишь о деньгах на оплату одежды семинариста. Я была на седьмом небе от счастья.
Радостная, вернулась домой и принялась за выполнение многочисленных заказов. Моей целью было заработать сто рублей на покупку обновок для сына. Внезапно, через пару дней получила телеграмму от Маки: успехи Сосо при сдаче остальных экзаменов настолько впечатляющи, что он зачислен на полное государственное обеспечение.
Через месяц, увидев сына в новенькой одежде семинариста, я не сдержала слез радости. Вот так осчастливил нас совершенно незнакомый человек – священник Чагунава.
На первых порах мне было весьма тяжело от одиночества. Постоянно плакала по ночам. Расставание с сыном стало для меня тяжелым испытанием. Никак не могла привыкнуть к тишине пустого дома. Купила простые гиревые часы-ходики, их тиканье немного успокаивало меня. Для меня не имело значения, правильно ли идут они, какое время показывают. Достаточно было каждое утро, подтягивая гири, запускать часы и слышать тиканье механизма. Сосо понимал меня. Поэтому регулярно, в неделю два раза посылал мне письма. Успокаивал, приободрял. Каждое письмо добавляло мне годы жизни. Я засыпала, обнимая их, а утром перечитывала. Расцеловав каждое письмо, заворачивала все письма в платок, чтобы вечером, вернувшись с работы, перечитывать их заново. Я воочию представляла своего сына, будто он по-прежнему стоит рядом и обнимает меня.
Сосо и в семинарии учился хорошо. Я с нетерпением ожидала Пасхи и Рождества, когда он приезжал на двухнедельные каникулы. Видно было, как меняется со временем мой сын. Безусый юноша на глазах превращался в доброго молодца. Я не верила своим глазам: неужели это тот мальчуган, которого я растила, зарабатывая на жизнь швейной иголкой и наперстком. Помню, во время приезда на Рождество он привез мне горсть сахара из своего семинарского пайка. Этот гостинец так обрадовал меня, что крохотными порциями я угощалась долгое время.
В первые свои приезды сын оставался таким же ласковым и внимательным, как и в детстве. Но, спустя какое-то время, приехав на каникулы, он начал сторониться меня, мало, что рассказывал. Чаще стал отлучаться из дома. Вокруг меня шептались, ничего не договаривая конкретно, но в конце концов откровенно сказали: Сосо стал бунтовщиком.
Я пришла в ужас. Ведь бунтовщики вечно гонимые люди. А я тайно верила, что мой сын будет епископом. Быстро собравшись, я выехала в Тбилиси. Сын встретил меня сердито. Тебя, мол, не касается, что я делаю. Это была первая грубость, которую он позволил по отношению ко мне.