Мой верный шмель(Рассказы)

Яковлев Юрий Яковлевич

— Жив Максим… жив…

— А почему ему не быть живым? — осторожно спросила Галя.

Погонщик повернулся к девушке:

— Вы любите цирк?

— Я люблю кино. Чего хорошего в цирке?

— Хорошего мало. Но все же встречается. А раз встречается, надо идти. Хорошее встречается даже на войне.

Вот встретился нам один лейтенант… молоденький, зеленый, а сделал он невозможное.

— Что же он сделал?

— Он спас слона, когда меня ранило. Не пустил на мясо. Не списал. Довел дело до конца… Очень важно доводить дело до конца. Не останавливаться на полдороге, не оступаться. Правда, Зина?

— Меня зовут Галя. А разве слона можно… на мясо?

— Этот

огромный зверь в чем-то беспомощен, как ребенок. У него есть место от глаза до уха, величиной с ладонь. Одной пули достаточно… Его надо беречь.

— Вы какой-то странный… Влюбились, что ли? — спросила Галя.

— Влюбился.

— Давно?

— Лет двадцать назад.

— И все любите одну… Зину?

— Подойдите сюда, я вам что-то скажу… Если полюбите один раз навсегда, то этой единственной любви хватит и на небо, и на землю, и на деревья, и на людей, и на капли дождя, и на снег, и на слона…

Они сидели на лавке в прохладном помещении, куда не проникает летний жар и где пахнет соломой. Они молчали. А когда слон вздыхал — поднимался маленький ветер.

МОЙ ЗНАКОМЫЙ БЕГЕМОТ

Человек устроен так, что летом он мечтает о синих мятных снегах и о ледяных узорах в окне своей комнаты. Зато зимой подай ему палящее солнце, зеленый шелест ветвей, запах черники.

Я шел по глубокому рассыпчатому снегу и думал о лете. Не о скромном русском лете, а о южном — с приторными запахами ярких цветов, с камнями, раскаленными, как печь, с ленивым, обессиленным от жары морем. Мне даже стало жарко от своих мыслей — я расстегнул дубленку и сдвинул шапку со лба. Снег превратился в сыпучий кварцевый песок, елки взметнулись кипарисами, а ветви сосен закачались, как зеленые веера пальм.

И тут на белом снегу я увидел розовое облако. Оно двигалось медленно, переваливаясь с боку на бок. Иногда оно останавливалось, поворачивалось ко мне и снова продолжало свой путь. Это был бегемот. Ног не было видно — у бегемота ноги коротышки, они наверняка тонули а снегу, и бегемот как бы плыл, касаясь снега своим круглым животом.

Этот бегемот был воображаемый, как сыпучий песок, кипарисы, веера пальм. Но в последние дни в моей жизни появился вполне реальный бегемот. Я с ним разговаривал и почесывал за ухом. Уши у него маленькие, скрученные фунтиком, — два розовых фунтика. Бегемот выступал в цирке. И после выступления я отправился к нему за кулисы. Откровенно говоря, мне захотелось почесать его за ухом. У меня в этом деле есть некоторый опыт. Я, например, чесал за ухом маленького крокодила. У него были зеленые глаза с черными ромбиками-зрачками. Кончик носа загнут кверху, как у стоптанного ботинка. Короткие лапы прижаты к бокам, а по спине от загривка до кончика хвоста — цепочка бугорков. Я чесал крокодила за ухом, а он закрывал глаза от удовольствия и тихо гуркал. Интересно, как отнесется к моей ласке бегемот.

Бегемот был ярко-розовым. Можно было подумать, что он только что вышел из жаркой бани, где его мыли, скоблили, терли мочалками, щетками. Потом поддали сухого пара и стали бить пахучими вениками по крутым бокам. И распаренный, чистый зверь стал розовым как фламинго. Только те места, которые не удалось отмыть, были как бы присыпаны угольной пылью.

Я стоял перед клеткой и рассматривал его вблизи.

Его голова — большая и тяжелая, как колокол, огромный рот до ушей, а вокруг натыканы рыжие еловые

иглы — щетина. Иглы — усы, иглы — борода. Когда же бегемот открыл пасть, я даже попятился: зубастая, необъятная, пышущая жаром, она оглушала ослепительным розовым цветом. Розовый язык, розовая гортань, розовое небо. Не нёбо, а небо, опаленное зарей. И кажется, из огромного зева вот-вот выкатится солнце. И жаркое дыхание — это его приближение…

То ли от мыслей о бегемоте, то ли от ходьбы по глубокому снегу мне стало еще жарче. Я прокладывал в снегу теплую дорожку, и передо мной возникали глаза бегемота. Они все время смотрели в одну точку и ни на что не обращали внимания. Но в них не было ленивого безразличия увальня. Глаза были на чем-то сосредоточены. Может быть, бегемот вспоминал свой родной край или думал о подруге, или у него что-то болело.

Каждый раз, когда я приходил в цирк, я чесал бегемота за ухом. У него холодная толстая кожа, но она теплела от моей руки. Бегемот не закрывал глаза и не гуркал. Он смотрел в одну точку.

Я приходил к бегемоту с его другом — дрессировщиком Степаном. И бегемот салютовал ему раскрытой пастью — своей великолепной улыбкой, улыбкой до ушей, улыбкой- во все зубы, улыбкой теплой и ослепительной. Степан запускал руку в пасть и начинал почесывать десны своего питомца. У бегемота постоянно растут зубы… Он их ломает, они вырастают снова. И десны всегда чешутся. Как у маленького. Потом Степан принимался за «мешки», в которые как в ножны прячутся клыки. В такой «мешок» свободно влезает кулак. Когда будете ласкать бегемота, не забудьте почесать ему мешки — это очень приятно животному.

С приходом Степана бегемот становился подвижным. Он ворочался в бассейне, вертел маленьким хвостом, отчего брызги летели во все стороны. И только глаза — загадочные глаза бегемота — оставались неподвижными и даже грустными.

Я шел по зимнему лесу, а розовое облако всюду следовало за мной, создавая путаницу между югом, севером, летом, зимой. И вообще то, что обитатель Центральной Африки живет в России, уже непорядок.

Бегемотов используют у нас для самых обидных сравнений: толстый, как бегемот, неуклюжий, как бегемот, тупой, грубый, толстокожий… А он третий день не ест сено. Ему не по вкусу местное сено. Может быть, недостает клевера, а тимофеевка горчит? Ни лошадь, ни корова не разобрались бы, а этот толстокожий разбирается. И у него грустные глаза.

Я чешу его за ухом, он не улыбается. Боится испугать меня своей необъятной улыбкой. А может быть, я не заслужил его улыбки, слишком большой для скромных заслуг перед ним.

Степан разговаривает с ним и подает команды, и бегемот все понимает, слушается.

— Ложись!

По бассейну проходит волна и с грохотом ударяет о борт. Бегемот погрузил свое округлое тело в воду. Я сразу вспомнил закон Архимеда. Вода дошла до края бассейна. У бегемота хватает мочи справиться с выталкивающей силой. Он вообще необыкновенно сильный.

— С головой! — скомандовал Степан, и бегемота не стало.

Он исчез. Растворился. В бассейне слегка колыхалась вода. Через некоторое время на поверхности появились перископы — глаза. Потом всплыли шарообразные ноздри. И, наконец, с громким всплеском вынырнула голова.

— Молодец!

Бегемот улыбнулся. Пасть раскрылась. Ноздри раздулись. Уши встали топориком. Только глаза не участвовали в улыбке. Они жили сами по себе.

Я вспомнил, что встречал точно такие глаза. Правда, у человека. Он был добрый и толстый. На его лице был постоянный налет грусти. Грусть стояла в больших выпуклых глазах. У него были маленькие уши и розовые щеки…