Мой внутренний Элвис
Шрифт:
Они смеются. Я не свожу взгляд с коробки. На ней черными буквами написано «Плитка походная».
Охранник кладет передо мной формуляр.
— Заполни это и подпиши. И даже и не думай о том, чтобы указать вымышленное имя. Полицейские скоро будут тут и они выяснят, что к чему.
Охранники вышли из каморки. А потом я услышала, как закрывается замок. Секунду я чувствую только облегчение! Они ушли. И в следующую же секунду я ясно понимаю: я сижу, запертая в комнате охраны «Уолмарта», где-то в Америке и вот-вот появится полиция, чтобы
12
Я читаю формуляр. «Имя, адрес» — значится там, а еще написано: я подтверждаю, что совершила в «Уолмарте» кражу и посему подписываюсь под тем, что мне до конца жизни запрещено заходить в супермаркеты сети.
Рядом лежит синяя ручка. Я беру ее.
«Уолмарт. Сэкономь. Улучши свою жизнь» —написано на ней синим цветом. Какая глупость — подписывать рекламной ручкой подтверждение того, что я никогда больше не переступлю порог супермаркетов «Уолмарт».
Заполняю формуляр.
Фицмартин, Нелли,пишу я, 24 Пуллман-драйв, Питтсбург.Индекса я, к сожалению, не знаю. Я уже собираюсь подписаться за Нелли и тут слышу сзади постукивания. Оборачиваюсь и вижу крохотное окошко. В него заглядывает Нелли и машет мне. Подхожу к окошку, но оно слишком высоко, мне не дотянуться.
Оглядываюсь, потом двигаю стол к окну, залезаю на него и пробую поднять раму. Поначалу она не поддается, и я почти сдаюсь, но тут окно рывком раскрывается. Нелли почти падает назад, но удерживается.
— Ты — задница, — говорю я ей через окно.
Потом, потом, — торопится Нелли, — тебе надо отсюда выйти. Давай вещи.
Она права, наорать на нее и избить я еще успею.
Спрыгиваю со стола, беру рюкзак и подаю его Нелли в окно. Теперь очередь гитары, она идет сложнее. Только я собираюсь вылезать, Нелли спрашивает:
— А где походная плитка?
Я уже хочу наорать на нее, но вдруг вспоминаю, чего мне стоила эта плитка. Поэтому просто соскальзываю с подоконника, беру плитку и передаю ее Нелли. Не успела я сказать «вот она», как в коридоре раздаются шаги. Я будто ныряю в окно, стараюсь протащить ногу, но ничего не получается, я не пролезаю вся, окошко слишком мало. Я рвусь и тянусь наверх.
— Оттолкнись ногами как можно сильнее! — шипит Нелли, и я послушно опускаю ноги на стол, высовываюсь до пояса в окно, упираюсь руками и подтягиваюсь изо всех сил. Нелли тянет меня, а я уже слышу голоса в комнате, теряю равновесие и падаю куда-то. Нелли тут же поднимает меня. Мы стоим на крыше гаража. Она хватает гитару и прыгает в мусорный бак. Я с рюкзаком и туристической плиткой отправляюсь следом.
Когда Нелли наконец остановилась, мы пробежали три часа без остановки.
В боку колет так сильно, как никогда не кололо.
Мы стоим и судорожно хватаем ртом воздух.
А потом Нелли выдыхает: — Ну, теперь ори на меня.
Я и вправду хочу заорать, но потом перед глазами возникает стол, а на нем — формуляр с именем и адресом Нелли. Я качаю головой. Нелли глядит изумленно.
— Ты не злишься на меня?
Я улыбаюсь и протягиваю ей плитку.
— Ужасно хочу равиоли.
Она тоже улыбается, но ее улыбка какая-то разочарованная. Взяв у меня коробку, она достает плитку. Я осматриваюсь. Мы — на сжатом поле, супермаркет виднеется крохотной точкой вдали. Нелли ввернула газовый патрон в плитку и поставила ее на землю.
Остается надеяться лишь на то, что мы не сожжем это поле дотла. Нелли роется в карманах и вываливает на землю всякую всячину. Наконец достает зажигалку.
Она встает на колени, зажигает горелку, достает банку с равиоли, снимает крышку и ставит банку прямо на огонь. Я наблюдаю за ней, жду, пока та опрокинет горелку. Но Нелли делает все правильно. Через пару минут раздается «Кушать подано», Нелли выключает горелку, спускает рукав, переставляя горячую банку на землю. Порывшись в рюкзаке, она достает две вилки. Серебряные, с цветочным узором. Я уже хочу спросить, откуда они у нее. Но тут она говорит: «Налетай!», и я решаю, что лучше этого не знать вовсе.
Расстилаю на колючем жнивье спальник, мы усаживаемся на него и едим равиоли. С ума сойти, как же это вкусно. Выловив последнюю штучку, Нелли достает из рюкзака две банки пива, одну дает мне и чокается со мной.
— За Пита и Джорджа, щедрых меценатов!
Я чокаюсь с Нелли.
— За «Уолмарт».
Нелли глядит в сторону и пьет. Мы молчим. Потом я не выдерживаю.
— Зачем ты это сделала?
Нелли смотрит на свою банку с пивом.
— Я же тебе пообещала, что ничего не украду, поэтому я ничего не могла положить в свой рюкзак.
Я теряю дар речи. И просто смотрю на Нелли сбоку. Как она сидит и мнет в руках пивную банку — и вдруг осознаю нечто нелепое и одновременно правильное: Нелли — это особый вид людей, назовем их Нелли-люди. Они живут в Нелли-мире, в котором действуют Нелли-правила. И если не окажешься однажды в ее Нелли-мире, то никогда не поймешь ее. Если туда не попасть, то будешь идиотом, оставившим ее одну с твоим рюкзаком в «Уолмарте».
Я отпиваю глоточек. Это пиво такое горькое, что его невозможно проглотить. Я перекатываю его во рту языком — и тогда оно теряет горечь. Глотаю пиво и смотрю Нелли прямо в лицо.
— Чего я так и не пойму, — говорю я, — отчего это ты едешь со мной в Грейсленд, вместо того чтоб лететь в Японию.
Нелли вертит банку в руках.
— Тут, с тобой, просто, — произносит она, поразмыслив, — тут я не боюсь наделать ошибок.
Вряд ли это комплимент. Нелли чокается со мной.
— Мне кажется, это классно, что ты не боишься быть другой: все думают, надо быть худым, а ты толстая. Все думают, что Элвис это не круто, а ты слушаешь только его музыку. Ты хочешь в Грейсленд — и ты едешь в Грейсленд. Ты настоящая.