Мой возлюбленный негодяй
Шрифт:
— Похоже, щенок тоже отчаянный.
— Он боится. Отпустите его.
— Я готов пойти на сделку. Я поставлю его на землю, если ты пообещаешь не убегать.
Кажется, он действительно не любит герцога, но это еще не значит, что он не враг. Ему нужно было Окно.
— Отпустите его и позвольте мальчику уйти, а я даю слово, что не убегу.
— Но тогда у меня не будет щита. Она презрительно пожала плечами:
— Если вы так боитесь меня… Губы его чуть заметно дрогнули, но он спокойно сказал:
— Идет. Думаю, я смогу защититься от одной маленькой девчушки.
Поколебавшись, она выпустила из рук канделябр, и он со звоном упал на каменные плиты.
— Хорошо. Твое обещание? Она предпочла бы обойтись без всяких обещаний, но если он так настаивает…
— Я сдержу свое слово, — неохотно сказала она и быстро добавила: — Если не увижу, что Алексу грозит опасность.
Незнакомец поставил мальчика на пол.
— Ребенку ничего не грозит.
Если бы это было так! Здесь повсюду опасности, и она должна быть готова их встретить. Марианна повернулась к брату:
— Выходи в сад и дожидайся меня там. Алекс настороженно смотрел на незнакомца:
— Я не хочу идти без тебя.
Марианне тоже не хотелось, чтобы Алекс уходил. Ночь выдалась холодная, а он и без того продрог и кашляет. И к тому же неизвестно, сколько этот англичанин ее здесь продержит. Но у нее не было выбора. Алекса надо отослать подальше. Она сняла с себя шерстяную шаль и закутала мальчика.
— Не беспокойся, все будет хорошо. — Она легонько подтолкнула его. — Я скоро к тебе приду.
Алекс хотел еще что-то возразить, но, встретив строгий взгляд Марианны, повернулся и побежал к небольшой двери слева от алтаря.
Она осталась наедине с незнакомцем.
Мама…
Что, если он сделает с ней то же, что те сделали с ее матерью? Ледяная рука сжала ее сердце. С расширившимися от ужаса глазами она медленно повернулась лицом к мужчине.
— Ты отпустила моего заложника! — насмешливо проговорил незнакомец. Подняв один из канделябров, он нашел свечу, выпавшую у него из рук, когда Марианна на него налетела, и снова зажег огонь. — Без него я чувствую себя не так уверенно. Надеюсь, ты не вздумаешь снова… Какого дьявола ты так трясешься?
— Я не трясусь. — Ее глаза вызывающе сверкнули. — Я вовсе не боюсь вас.
Она не просто боится, понял он, глядя в побледневшее лицо девушки, она в ужасе. Что ж, тем легче будет заставить ее говорить — страх развяжет ей язык. И в то же время он почувствовал что-то вроде невольного уважения — такая юная и хрупкая и так отчаянно пытается скрыть свою слабость. Ему вдруг захотелось пощадить ее гордость.
— А я и не говорю, что боишься. Ты, наверное, замерзла. Ты ведь отдала мальчику свою шаль. — Он снял с себя плащ. — Подойди, я тебя закутаю.
Она посмотрела на плащ, словно это наставленное на нее острие шпаги.
— Я не буду сопротивляться, но вы должны дать мне слово, что после не убьете меня. Я нужна Алексу.
— После чего? — В его голосе слышалось недоумение. Прищурившись, он всмотрелся в ее лицо — и вдруг понял. — Ты думаешь, что я собираюсь тебя изнасиловать?
— Все мужчины так поступают с женщинами.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцатый.
— Ты
В свободной оборванной блузке и юбке ее тело казалось таким хрупким, лишенным женственных округлостей. как тело ребенка. Она была тонкокостная, изящная, почти болезненно худенькая. Светлые волосы, заплетенные в длинную косу, еще больше усиливали ее сходство с маленькой девочкой. Одна щека была чем-то вымазана.
Марианна бросила на него презрительный взгляд:
— Какая разница, сколько мне лет? Я женщина, а мужчин интересует только это. На все остальное им наплевать.
В ее голосе слышалась умудренность взрослого, много пережившего человека, и его вдруг кольнула острая жалость.
— С тобой это уже случалось?
— Со мной — нет.
В глазах девушки мелькнула боль, и он понял, что нечаянно коснулся незажившей раны.
— И сейчас не случится, — сурово проговорил он. — Я не чуждаюсь разврата, но детей не насилую.
Но она уже не ребенок. Яркие голубые глаза смотрели на него не по-детски серьезно, губы были плотно сжаты, на лице застыло страдание. Он подумал, каким прекрасным могло бы стать это нежное лицо, осветись оно радостной улыбкой, как широко распахнулись бы сияющие глаза… Но увы! В объятой войной стране дети взрослеют быстро. Он видел такие же лица у детей в городках и деревнях на границе с Кассаном.
— Где твои родители?
Она ответила не сразу. Ответ ее прозвучал так тихо, что он еле его расслышал.
— Умерли.
— Когда?
— Папа умер два года назад.
— А твоя мать? Она покачала головой:
— Я… не хочу рассказывать.
— Как умерла твоя мать? — повторил он.
— Герцог.
Вот откуда эта рана в ее душе. Вот почему в каждом мужчине она видит врага.
— Герцог Небров?
Она кивнула.
Это его не удивило. Больше года тому назад обладавший огромной властью герцог Небров поднял восстание против своего брата, короля Иозефа. Силы сражающихся были примерно равны, но наконец после долгой и яростной борьбы герцог вынужден был признать свое поражение и отступил. Ослабленные и измученные королевские войска не могли преследовать Неброва на его собственных землях, где он теперь зализывал раны — и наверняка собирал новую армию. Отступая, герцог уничтожал все на своем пути, разрешая своим людям грабить и насиловать сколько их душе угодно. Вся Монтавия лежала в руинах: города и деревушки были выжжены и опустошены, их жители убиты или замучены.
— Твою мать убил один из людей герцога? Она покачала головой.
— Герцог, — прошептала она, глядя прямо перед собой, словно эта сцена и сейчас была перед нею. — Это сделал он сам.
— Сам герцог? Ты уверена?
А вот это уже необычно. Зарек Небров — жестокий убийца, но его ярость обычно бывает холодной и управляемой. Он редко позволяет себе удовольствие проливать кровь без особой на то причины.
— Он пришел к нам домой, и он… Я уверена. — Она содрогнулась. — Мама успела сказать мне, кто это был… Она видела его раньше. Он… надругался над ней… а потом убил.