Мой возлюбленный vampire…
Шрифт:
— Прочитала? — По Лизонькиному лицу было видно, что она запуталась окончательно, но с чего начать узнавать тайну сестры, не знает.
— Сама же говорила, что писатели не выдумывают ничего нового, — расстроенно пробормотала она. — Описывают то, что есть. Зачем же мне чужой рассказ?
— Странная ты какая-то, — только и смогла ответить Лизонька, недовольно поджимая губы.
— Дни стоят жаркие, и ночь не дает прохлады.
Они медленно пошли обратно. Лизонька все забегала вперед, заглядывая сестре в лицо.
— Что же у тебя своего, если не нужно чужого? — Лизонька злилась, что все надо вытягивать из сестры по крохам, что Катя не хочет ей сразу всего рассказать.
Катя остановилась, долгим взглядом окинула приземистый ряд знакомых домов, нависшую над ними громаду церкви, крутой обрыв, на который, словно недошитый ковер, было наброшено кладбище с сеткой крестов, блеснувшую на повороте реку, на другой стороне плавно поднимающийся берег и одинокую кибитку, бегущую по кромке горизонта.
— Нет, наверное, ничего своего. — Незаметно для себя Катя сдернула с плеча платок, тонкими пальцами пробежала по обметанному краю, встряхнула его, зачем-то поправила волосы. — Что-то сердце щемит. И тоска такая…
— Ой, — Лизонька схватилась за щеку, непроизвольно ухватилась кончиками зубов за ноготь. — Влюбилась? В поповского брата?
Катя покачала головой и медленно побрела дальше. Платок выскользнул из безвольных пальцев.
— Не знаю я, ничего не знаю, — с болью прошептала она, опустив голову, так что Лизоньке пришлось присесть, чтобы услышать.
— Да объясни ты толком! — не выдержала сестра. — Он хотя бы красив? Местный?
Катя снова оглянулась на кладбище. Местный? Красив? Ах, разве это имеет значение? А потом вдруг вспомнила — шутка, это чья-то злая шутка. Никакого кладбища, никаких мертвецов.
— Городской, — быстро заговорила Катя, скорее себя убеждая в этом, чем рассказывая сестре. — Приехал на неделю. В церкви я его заметила. Подарок подарил. Бусы. С зелеными камнями. Я тебе как-нибудь покажу. Пирожных привез.
Лизонька от восторга закатила глаза.
— Только дай слово, что никому не скажешь! — Катя стиснула руку сестры.
— Могила, — помертвевшими губами пообещала Лизонька.
От неприятного слова заколотилось сердце.
— Нет, лучше жизнью поклянись. А завтра я тебе все расскажу.
— Почему же не сегодня? — Глаза сестры горели любопытством.
— Хочу проверить одну вещь. — Катя попыталась придать своему голосу как можно больше беззаботности.
— Но вы хоть целовались? — Лизонька прижала руки к груди.
— Под окошко приходит. — Катя уже не знала, как избавиться от назойливых вопросов. Ей хотелось побыть одной, подумать.
— А говорила, любви не бывает! — Лизонька теперь шла, повиснув на локте у сестры, победно подняв голову. Она была уверена, что владеет всей тайной. — Это ведь та самая, единственная, да? — Полумер Лизонька не признавала.
— Любовь бывает разная, — Катя снова поступила глаза. Чем ближе они подходили к дому, тем мутнее становилось у нее на душе, ноги наливались тяжестью, хотелось сесть, закрыть глаза.
— Ой, заболела, — запричитала матушка, как только увидела входящих в комнату сестер. Лизонька пыхтела, старательно поддерживая Катю, которая уже еле шла.
— Голова кружится. — Катя была бледна. Она бестолково касалась руками лба, теребила волосы, не зная, куда деть ставшие такими ненужными руки. — Я прилягу.
Прохлада подушки тут же напиталась жаром ее щеки. Катя с трудом поворачивала голову. И только одна мысль зудела в мозгу назойливым комариком: «Это шутка. Веселая шутка. В этом легко убедиться». Да, да, она сейчас встанет, выйдет на улицу и там встретит Виктора. Он удивится, может быть, даже разозлится, что она решила его выслеживать. Но зато она будет спокойна. И он больше не будет ее пугать своими ночными визитами.
Надо вставать, надо идти. Она сейчас сделает это. Вот уже сбрасывает с себя, одеяло, вот уже спускает ноги на пол. Половик щекочет голые ступни, ночная рубашка сползает с плеча. Она смотрит в окно. Там ясный день. И на улице, около крыльца, стоит Виктор. Он улыбается, уголки его вечно опущенных губ поднялись. Глаза такие веселые.
— Здравствуй, Катя!
Приветствие эхом мечется среди ставших вдруг картонными домов, под нарисованным небом, ударяется о бумажное солнце и падает на Катю.
Катя вздрогнула и открыла глаза. За окном вечерело. Солнце бросало прощальные лучи на крыши соседских домов, щедро одаривая их багрянцем и золотом. За дверью стояла тишина.
Катя спустила ноги с кровати, прислушалась к себе. Лихорадка, рожденная неизвестностью и душевной тревогой, сменилась решимостью. Да, она проверит, откуда приходит Виктор. Она больше не может жить с этой тоской в душе. А все эти фокусы с легким проникновением в дом и с зеркалом — обман, хорошо подготовленный розыгрыш.
Дом выглядел безлюдным, словно все ушли. Это было хорошо. Не встретив никого, Катя пробежала длинный коридор, толкнула входную дверь. Она понимала, что, делая шаг за порог, она оставляет у себя за спиной неизбежный разговор с родителями, причитания матери, может быть, наказание или, и того хуже, — слухи, которые могут поползти по селу. Но все это будет потом, сейчас ей необходимо во всем убедиться самой.
Катя плотнее закуталась в черную шаль, чтобы ее белое платье не так бросалось в глаза.
Хотя кто ее мог заметить? Никто не стремился на улицу, не сидел под окнами. У всех были свои заботы, никому и дела не было до быстрой тени, промелькнувшей вдоль заборов и скрывшейся за церковью. Беленая стена, нагревшаяся за длинный солнечный день, лениво отдавала накопленное тепло. Катя села с той стороны, что смотрела на реку. Справа, припав к подножию церкви, стелилось кладбище. Отсюда же была видна дорога, которая шла вдоль реки и за селом взбиралась на пригорок. Если Виктор поедет из города, то она его сразу заметит — другого пути в их село нет. Если, конечно, не пробираться лесом. Но эту дорогу Катя сразу отвергла.