Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
А. Дементьев и М. Кузнецов направили свой ответ Д.А. Поликарпову, а мне – копию. После этого стало ясно, что круг замкнулся: никто в ЦК статью читать не будет, никто так и не узнает, что этот ответ «Вопросов литературы» полон умышленных передержек, умолчаний, демагогии и вульгарного пустозвонства. Так что первое мое посещение ЦК КПСС окончилось драматически. Об этом я и рассказал Василию Сергеевичу Петелину, который не меньше меня был огорчен неудачей.
Прошло почти полтора года со дня моего выступления «О художественном методе». Что-то новое и глубинное происходило в нашем государстве, неотвратимо шли перемены в жизни общества, в сознании народа, перемены коснулись и жизни ученых факультета, где я порой бывал... Наконец А.И. Метченко ответил на мое приветствие,
– Теперь можно говорить о русском национальном характере, готовьте по диссертации статьи, напечатаем в наших научных журналах, одну – о «Тихом Доне», другую – о «Поднятой целине», а первую главу диссертации, где вы говорите о литературно-эстетических взглядах Шолохова, нужно серьезно доработать, слишком много цитат Канта, Гегеля, Шопенгауэра, даже Ницше приглашаете в свои консультанты, начитались, постоянно демонстрируете свою эрудицию, много лишнего, экономнее будьте, внимательнее следите за ссылкой, кое-где нет инициалов, года издания...
К этому времени все мои статьи, разосланные по журналам, вернулись ко мне, и я передал их А.И. Метченко. Пришлось по его замечаниям еще раз сократить статью «Трагическое в «Тихом Доне», и под названием «Два Григория Мелехова» она вышла в журнале «Научные доклады высшей школы». Печатаю ее здесь как свидетельство времени, именно здесь сформулированы принципиальные проблемы и положения, вокруг которых возникла острейшая дискуссия, продолжавшаяся многие годы...
5. Два Григория Мелехова
Всякая личность есть истина в большем или меньшем объеме, а истина требует исследования спокойного и беспристрастного, требует, чтоб к ее исследованию приступали с уважением к ней, по крайней мере, без принятого заранее решения найти ее ложью.
«Тихий Дон» – одно из самых любимых произведений советского народа. М. Шолохов в своем эпическом романе глубоко правдиво нарисовал сложнейшую картину революционных преобразований в нашей стране. Целая эпоха с ее социальными и психологическими конфликтами и противоречиями получила свое яркое и художественное воспроизведение на страницах этого романа.
Среди разнообразнейших человеческих судеб, раскрытых в «Тихом Доне», внимание читателей приковывает к себе незаурядная личность Григория Мелехова, его сложная противоречивая жизнь, его трагическая судьба. Как живой, встает Григорий, со своим индивидуальным темпераментом, со своим, только ему присущим, характером, со всеми его сильными и слабыми чертами. С неослабевающим вниманием следим мы за судьбой героя, испытываем чувство симпатии, сострадания, горечи, сожаления. При всех ошибках, совершаемых им, при всех его противоречиях в нем даже в самые критические моменты не иссякают душевные качества, вызывающие наше сочувствие: честность, искренность, мужество, правдивость и прямота. Такова уж сила художественного слова: гениальный писатель целиком и полностью завладевает сердцем читателя и заставляет любить того, кого сам любит, ненавидеть того, кого сам ненавидит, сочувствовать тому, кому сам сочувствует.
Но стоит познакомиться с истолкованием образа Григория Мелехова в критической литературе о «Тихом Доне», как сразу же возникает вопрос: да тот ли это Григорий, о котором мы только что читали в романе М. Шолохова? Со страниц книг и статей, посвященных «Тихому Дону», встает совсем другой образ Григория Мелехова, мало соответствующий тому, который изображен Шолоховым. Только по фактам внешней биографии и цитатам из романа можно догадаться, что разговор в них идет о Григории Мелехове из «Тихого Дона». Однако этот второй Григорий Мелехов, сконструированный критиками, предстает перед нами как персонаж, в котором преобладают отрицательные черты. И чтобы развенчать его, автор «Тихого Дона», по уверению критиков, придумывает «семь кругов Дантова ада» (Лежнев И. М. Шолохов. 1948. С. 164), казнит, карает его.
Прежде всего
Автор монографии о «Тихом Доне» идет дальше. Анализируя портрет Григория, данный в романе через восприятие молодой казачки-подводчицы, исследователь приходит к выводу, что увиденный ее глазами Григорий Мелехов «будит жалость, щемяще-тоскливые предчувствия» (Якименко Л. «Тихий Дон» М. Шолохова. М., 1954. С. 134). Однако вторая часть размышлений казачки опровергает данный вывод. « Глаза у него твердые. Нет, хороший казак, только вот чудной какой-то» (Т. 5. С. 356).
Таким способом обрабатывают текст романа и другие исследователи. Правильно ли это?
В «Тихом Доне» М. Шолохов рассказывает о донском казачестве, о жесточайшей классовой борьбе на Дону, о трудных и сложных поисках основной массой казачества правильной дороги к союзу с рабочим классом. Многое было неясно трудовому казачеству. Это и предопределило такие жизненные ситуации, когда часть трудового казачества приняла участие в контрреволюции. Столкновение между революционным народом и частью трудового крестьянства, которая оказалась во враждебном пролетарской революции лагере, носило трагический характер. При этом трагическая ситуация возникала только в тот момент, когда трудящиеся, оказавшиеся в контрреволюционном лагере, начинали понимать ошибочность своего пути, искать выход из создавшегося положения, мучаясь и страдая от неумения найти правильный выход. Но и эта часть трудового народа, осознав свои ошибки, приходит впоследствии к союзу с рабочим классом, с пролетарской революцией. Именно в таком смысле понимает трагический конфликт и сам М.А. Шолохов. Вспоминая о событиях гражданской войны на Дону, М. Шолохов в 1956 г. говорил, что «помимо отъявленных контрреволюционеров, там были и люди, случайно, вслепую примкнувшие к белогвардейскому движению, но впоследствии большинство из них осознало свои ошибки и стало активными строителями социализма» (Правда. 1956. 27 декабря). «Драматизм положения» писатель видит в том, что многие из совершивших ошибку не видели выход из создавшегося положения.
В период революции и гражданской войны, когда история человечества проделывала «один из самых великих, самых трудных поворотов», «когда кругом с страшным шумом и треском надламывается и разваливается старое, а рядом в неописуемых муках рождается новое» (Ленин В.И. Соч. Т. 27. С. 133), когда многомиллионная масса крестьянства поднялась к «самостоятельной политической жизни» (Там же. С. 162), когда «новизна и трудность перемены вызывает, естественно, обилие шагов, делаемых, так сказать, ощупью, обилие ошибок» (Там же. С. 243), в этот период колебание мелкобуржуазных слоев – явление вполне естественное, вполне закономерное, и ожидать, что революция «обойдется без колеблющихся – это было бы совершенно противоестественно, это значило бы совершенно не считаться с классовым характером переворота» (Там же. С. 252).