Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
Пишут воспоминания Сергей Викулов, Станислав Куняев. И хорошо, что пишут, но только уже сейчас необходимо вносить коррективы в ту картину, которая возникает под их пером, вряд ли стоит оставлять нашим потомкам решение вопроса – кто правдив, а кто субъективен. Историки литературы, дескать, разберутся и всех расставят по своим местам. Уже сейчас можно сказать, кто действительно играл определенную роль в формировании литературного процесса, а кто преувеличивает по своей тогдашней малости значение своей деятельности, кто субъективно, в свою пользу, трактует те или иные факты и фактики.
Нет, не забывали о русском как всеобщем в издательстве «Советский писатель», и Великая Победа не уходила в историю, а всегда была в наших сердцах. Я уже писал о том, что редакцию русской советской прозы в 1961 году возглавлял фронтовик Василий Петрович Росляков, потом блистательный поэт Владимир Павлович Туркин, его сменил фронтовик Николай Иванович Родичев. Редакцию русской поэзии возглавлял фронтовик Егор Исаев, а редакцию поэзии народов СССР – фронтовик Гарольд Регистан. Все мы в то время дружили, делились своими планами, а поэты читали свои стихи, в том числе и о Великой Победе, которую они лично в ратном подвиге добывали вместе со всеми народами СССР.
Постепенно менялся редакционный состав. В качестве рецензентов я привлек своих друзей-единомышленников – Олега Михайлова, Виктора Чалмаева, Михаила Лобанова... Иные рукописи, договорные и просроченные, нуждались в том, чтобы довести их до определенной кондиции. И тут на помощь приходил или Кузьма Горбунов, старый писатель, привлекший к себе внимание еще в начале 30-х годов, или Олег Михайлов, не только превосходный рецензент, но и талантливый редактор, способный дать ювелирную правку текста, дать так, чтобы своим вмешательством не обидеть автора. Чаще всего редактор и автор в итоге совместной работы становились друзьями, между ними устанавливалась переписка, которая сейчас становится бесценным свидетельством тогдашних настроений, тогдашнего положения в литературе, свидетельством отношений между писателями и цензурой, между писателем и власть имущими вообще.
В издательство «Советский писатель» один за другим приходили Евгений Носов, Василий Белов, Виктор Астафьев, хотели привлечь Константина Воробьева, пришли Василий Шукшин и многие другие молодые писатели, почувствовавшие, что «Советский писатель» готов издавать истинно русскую литературу. Ведь Евгений Носов, Василий Белов и Виктор Астафьев учились почти одновременно на Высших литературных курсах при Литературном институте, хорошо знали друг друга и успех каждого с радостью разделяли. После выхода книги Евгения Носова пришли и Белов и Астафьев.
Николай Иванович Родичев отбыл на несколько месяцев в творческую командировку на Дальний Восток писать повесть, оставил меня исполняющим обязанности заведующего редакцией русской прозы в самое горячее время: нужно было составлять план выпуска на 1965 год и план редподготовки на 1966-й. Каждый редактор предлагал пять-шесть «своих», получалось чересчур много, а мест в плане мало, вот и возникали конфликты, начиналась подковерная борьба за место в плане. Угодить всем страждущим было просто немыслимо, обиженные жаловались Лесючевскому и Карповой.
Где-то весной 1964 года под бременем этих забот я тоскливо смотрел в подготовленный редакцией план выпуска на будущий год, ведь столько интересного и значительного еще оставалось за пределами планами. Тут стремительно входит в редакцию Николай Васильевич Лесючевский.
– Виктор Васильевич! Почему вы не включили в план выпуска рукопись нового романа Ильи Сельвинского о революции и Гражданской войне?
– Рукопись только недавно поступила. Я отправил ее на рецензию Кузьме Горбунову, вскоре он обещал...
– Нечего ждать рецензию, Илья Сельвинский – известный поэт, профессиональный писатель. А что у вас в плане выпуска?
Я посмотрел в подготовленный проект плана, назвал первые имена в алфавитном порядке.
– Балябин, Белов, Карпенко, Носов...
– Какие-то Кучкины-Мучкины, а Сельвинского нет. Ставьте в план выпуска.
– Из Кучкиных-Мучкиных могут новые Шолоховы вырасти, а из Сельвинского – только Сельвинский, – вдогонку уходящему Лесючевскому бросил я.
Все эти годы издательской деятельности я действительно жадно читал рукописи неизвестных авторов в надежде, авось найду нового Шолохова. Вот вгорячах и признался Лесючевскому.
Естественно, в план выпуска 1965 года поставили рукопись Ильи Сельвинского, а Белов, Балябин, Карпенко и другие «мои» рукописи оказались вне плана. Из «моих» попал только Евгений Носов, книга которого и вышла в 1965 году, о чем здесь уже говорилось.
Приведу здесь несколько фраз из писем Николая Родичева, посланных мне из Хабаровска, где он надолго застрял, работая над новой повестью, а я слезно умолял его вернуться на работу, мне тоже нужно дорабатывать «Гуманизм Шолохова»; к тому же исполнять обязанности заведующего – это значит каждый день ходить в издательство, принимать авторов, разговаривать с редакторами, с начальством и пр. и пр.
«Ты меня ждешь в Москве, – склонный к юмору, писал Николай Иванович 12 августа 1964 года, – ая ползаю по большой карте Северного Сахалина и Камчатки, в ожидании армейских документов на вылет туда и в ожидании кирзовых сапог, положенных мне согласно новых условий жизни. Насчет жизни я не оговорился, ибо всегда предпочитал вот такую размашистую бродячую жизнь среди незнакомого мне люда и среди незнакомых сопок...
В общем, ты уже по эпиграфу догадался, что мне здесь нравится. Я для прогулки выбираю поближе закоулки: на Сахалин, на погранзаставу, где можно было бы побеседовать с беженцами-китайцами. Написал рассказец, сочинил ответ одному армейскому прозаику с убедительной просьбой заняться изучением новых уставов, вместо написания новелл. Любовь к этому во многом еще дикому, мятежному краю возникла отнюдь не из нелюбви к издательству. Дела издательские меня тревожат. Чаще других вспоминаются фамилии засланных в набор моих авторов. Проследи за рукописями Любимова, поступившего к нам недели 2 тому назад из редакции «Известия» с письмом Аджубея или Иващенко; и за прохождением рукописи Амлинского, которая поступила с 2 рецензиями. Здесь не помешал бы и твой собственный глаз.
Других рекомендаций не даю, поскольку ты не выполнил прощальных наставлений. Следи за своевременной сдачей рукописей в производство – это главное. Второе: распределяй (и требуй выполнения) на чтение редакторам рукописи. А третьим останется – подписание документов и чтение рецензий. Четвертым – береги здоровье. Если ты будешь ежедневно сидеть «от» и «до», ты скоро выйдешь из игры. Физически окажешься непригодным к этой изнурительной по нервной нагрузке работе».
Через какое-то время в отчаянии я посылаю Н. Родичеву письмо или телеграмму: не могу я каждый день ходить на работу, столько замыслов, столько нужно прочитать, написать, к тому же и теннис полюбился настолько, что я был готов каждый день играть, играть... А перед игрой с Олегом Михайловым столько возникало интересных разговоров, он вел переписку с парижской эмиграцией, писал книгу о Бунине, которую задумал представить как кандидатскую. К тому же он стал ведущим рецензентом нашего издательства, а рецензии хорошо оплачивались...