Мой зверь безжалостный и нежный
Шрифт:
После двух порций «Адмирала» девчонки тоже стали в ответ на них игриво поглядывать и смеяться ещё громче. Я почти совсем не пью, поэтому все эти метаморфозы отлично вижу.
— Вон тот блондинчик знаете кто? — наклонившись к центру стола, проговорила Стася Карпинская. — Это Тиханович. Игорь вроде. Сынок нашего декана.
Блондин сразу стал всем интересен. Кроме меня.
Я вообще теперь никем не интересуюсь. Ни блондинами, ни брюнетами, ни лысыми. У меня есть мой Ромка. Мы с ним встречаемся почти год,
Мои родители о наших серьёзных отношениях ещё не в курсе, они у меня старорежимные. Считают, что без штампа в паспорте жить с парнем — это смертный грех, разврат и ужас. И верят, что я такая же, как они, возвышенная и чистая. Мне от этого порой выть хочется. Знали бы они про меня правду…
Нет, не дай бог. Никогда они этого не узнают. Никто не узнает. Даже Ромка. Потому что иначе я, наверное, умру…
Я отогнала тяжёлые мысли, велев себе: не думать, ни о чём не думать!
Не прошло и часа, и парни осмелели. Сначала с места выкрикивали нам банальности:
— Девчонки, скучаете?
Ну да, так скучаем, что от хохота щёки уже болят.
Потом один разотважился, подошёл к нам со своим стулом, следом и второй подсел, третий… Тиханович не выкрикивал и не подходил, он чуть лениво и свысока наблюдал в гордом одиночестве за всеми.
Нет, чуть позже всё-таки подошёл и пристроился рядом со мной.
— У тебя профиль — мечта художника, — сообщил интимным шёпотом, наклонившись к самому уху.
— Да я вообще мечта, и не только художника, — не оценила я его комплимент.
Он усмехнулся.
— А почему не пьёшь? — заметил он моё нетронутое пиво.
— Здоровье берегу смолоду.
— Вместо чести? — приподнял он бровь.
— Вместе с честью, — отрезала я.
Потом посмотрела на огромные часы в виде штурвала, висевшие на стене рядом с барной стойкой. Время подползало к семи, значит, пора было мчаться домой.
Ромка у меня трудился с восьми и до восьми. С работы приходил уставший и зверски голодный. И как-то само собой разумелось, что дома его ждали я и ужин.
Никакой катастрофы, конечно, не произойдёт, если разок я нарушу наш модус вивенди. Но мне как-то совестно. Всё-таки Ромка один нас «тянет». Гнёт спину в этом своём автосервисе, снимает квартиру, кормит, содержит.
Родители мне не помогают, как у большинства других моих одногруппниц. Им самим бы кто помог, они там еле концы с концами сводят. Мама у меня — школьный библиотекарь. Её шикарной зарплаты хватает только на то, чтобы не протянуть ноги с голоду. Отец и вовсе получает три копейки по безработице, потому что в нашем Зареченске единственный завод, где он с юности вкалывал, заглох и развалился пять лет назад. Ну и всё, отец и ещё полторы сотни таких же трудяг остались не у дел.
Сама я честно пыталась подрабатывать,
— А я Игорь, — сообщил мне сын декана.
— А я знаю, — и кивнув на Карпинскую, сдала её без зазрения совести. — Стася нам всё про тебя рассказала.
Тиханович заметно растерялся, аж рот открыл и сморгнул. Ну а Карпинская густо залилась краской, за пару секунд высверлив во мне злющим взглядом тысячу дыр.
И едва я, довольная произведённым эффектом, собралась объявить своим одногруппницам, что мне пора откланяться, как Наташка Тарасова, невнятно вскрикнув, резко подскочила и с грохотом опрокинула стул.
— Что? Что такое? — всполошились все, уставившись на неё.
Она, вся явно на нервах, схватила сумочку и стремглав выбежала из кафе. Мне хотелось пойти за ней, но от этого стало бы только хуже. Проверено…
— Что это было? Что случилось? — спрашивали все друг у друга и пожимали плечами.
— Ник, ты чего девчонку обидел? — Тиханович обратился к одному из парней, который сидел рядом с Тарасовой. — Ты ей там что-то на ухо втирал…
— Да я ничего такого не сказал ей! — округлив глаза, стал оправдываться тот. — Она… больная какая-то. С приветом… Я ей только сказал, что она ничего такая… Ну, сказал ещё, типа, может, встретимся как-нибудь… За руку её взял. Да не взял даже! Только прикоснулся, и она как ошпаренная подскочила.
— Да не заморачивайтесь, — отмахнулась Стася Карпинская. — У Тарасовой просто не все дома. Чокнутая она. По ней дурка плачет.
— Стася, — тихо укорила её староста Люба.
— А что, не так, что ли? Она же дикая, как Маугли, от всех вон шарахается.
Я одна знала, почему Наташка так отреагировала, но ничего не могла ни сказать, ни сделать…
В груди заболело, будто лёгкие наполнились битым стеклом. Боже, с каким бы удовольствием я вытравила из памяти тот страшный день, когда мы с Наташкой… Нет, стоп. Если хочется что-то забыть, то нечего это и вспоминать раз за разом.
— От тебя, Стася, кто угодно шарахаться начнёт, — устало сказала я, затем тоже встала, взяла рюкзак, одну лямку накинула на плечо.
Сын декана увязался за мной.
— Уже сбегаешь? — спросил Тиханович, когда я, а следом и он, вышли на улицу из душной кафешки.
— Вот ещё! Я просто ухожу неспешно и с достоинством, — шутя, ответила я, надевая и вторую лямку.
— Может, ещё встретимся как-нибудь?
— Вполне может быть, — пожала я плечами. — Согласно теории вероятности возможно всё, кроме того, что в принципе невозможно.
— Я имел в виду специально. Хорошо, скажу понятнее: давай как-нибудь встретимся, сходим куда-нибудь?